Курган у разъезда Ивановский сооружен в самом начале эпохи поздней бронзы, в период активных культурогенетических процессов на территории степного и лесостепного Волго-Уралья. Исторически эти явления были обусловлены динамичным развитием скотоводческих обществ древних индоиранцев на обширных территориях Центральной Евразии. Это было явное ускорение общественных процессов, характеризующееся усложнением социальной структуры, подъемом экономики и обособлением ремесел, активным политогенезом в условиях военной обстановки и изменением вмещающих ареалов.
Первым и основным в кургане является погребение 8, сложный и социально престижный комплекс, который в обрядовом аспекте квалифицируется как кенотаф. Знаковая символика погребальной обрядности и сопроводительного инвентаря указывают на то, что здесь был отправлен похоронный ритуал, посвященный представителю воинско-вождеской элиты, по всей вероятности, погибшему далеко от мест постоянного обитания своей родовой общины. Существует мнение, согласно которому кенотафы не обязательно связаны с невозможностью похоронить тело (Шнирельман В.А., 1985, с. 91; Иванова С.В. и др., 1993, с. 25), а реальные останки уважаемого представителя коллектива могли использоваться в сложнейшей ритуалистике, связанной с их вещественной фиксацией и увековечиванием в виде частично или полностью мумифицированных объектов. Действительно, в этнографии океанических народов (именно там вышеупомянутые авторы указывают аналогии) существует множество данных об особом почитании умерших родственников и высоком статусе выдающихся предков, которых сохраняли в виде прокопченных мумий и помещали в интерьерах поселков (особые хижины) или в специально отведенных для них темных углах жилых помещений. Эти объекты считались, в какой то степени, членами общества, так называемыми «тихими», с которыми общались, советовались и которым оказывали соответствующие почести (Фальк-Рённе А., 1985, с. 78, 144, 165-166). Но прямая экстраполяция этого материала на праиндоиранскую археологию Центральной Евразии категорически неуместна.
Кенотафы – явление нередкое в культурах бронзового века Нижнего Поволжья, и с этой специфической ритуалистикой связана определенная историческая преемственность. Обстоятельная систематизация символических погребений (кенотафов) катакомбной культуры представлена в книге В.И. Мельника, отметившего наибольшую их концентрацию в Калмыкии и на Нижнем Дону (Мельник В.И., 1991, с. 45). Интересно замечание автора о возможной связи двух сакральных идей – кенотафа и жертвоприношения. Жертвенники в курганах определенно связываются с теми или иными погребениями как заупокойные и поминальные тризны. В нашем комплексе символическое захоронение было особо почитаемым объектом, поскольку по прошествии некоторого времени здесь была совершена тризна в насыпи кургана, непосредственно на перекрытии могилы.
По данным, приводимым в работе Н.М. Малова, кенотафы были присущи многим культурам эпохи бронзы степной и лесостепной Евразии (абашевской, катакомбной, покровской, раннесрубной), причем в определенный период (Малов Н.М., 1989, с. 93). И если учесть, что кенотафы – привилегия знати, и в них часты находки оружия, то уместно предполагать военный характер этого времени и связанные с ним значительные людские потери. В сражениях воины нередко пропадают бесследно, но нельзя не воздать герою погребальные почести, поскольку только в этой обрядности умерший может получить возможность перехода из мира живых в мир мертвых для воссоединения с предками и встречи с богами. Это, пожалуй, основная предпосылка такого явления, как кенотаф – символическое погребение без останков умершего.
О высоком положении в обществе человека, которому посвящена центральная могила Ивановского кургана, говорят также такие признаки, как выбор места для кургана – высокий участок коренной волжской террасы на границе лесного и степного массивов, сооружение большой могильной ямы, традиционно ориентированной на север, устройство сложной конструкции деревянного перекрытия со столбовыми опорами, продольными балками и имитацией двускатной кровли священного дома (Пожалуй, наиболее близкий, по характеру перекрытия, объект был зафиксирован в кургане № 11 Кайбельского могильника (см: Мерперт Н.Я., 1958, с. 92, рис. 5а, с. 95, рис. 7). Немногочисленный, но яркий и престижный инвентарь (два сосуда, наконечник копья, нож, острие посоха или стрекала) лаконично конкретизируют прижизненную специализацию умершего – военного лидера, пользовавшегося особыми общественными привилегиями. Посмертная привилегия такого человека – возведение над местом его символического захоронения индивидуальной курганной насыпи.
Большие могильные ямы с северной ориентировкой, занимающие центральное положение на подкурганном пространстве и для сооружения которых требовались наибольшие трудозатраты, типичны для погребений знати в памятниках покровского типа (Малов Н.М., 1989, с. 85-86; Кузьмина О.В., 1995, с. 29) Впрочем, крупные размеры могил – непременный признак всех престижных захоронений с оружием, богатыми жертвоприношениями, керамикой, украшениями, не только в покровских, но и в синташтинских, потаповских, раннесрубных и раннеалакульских комплексах.
Как правило, во всех таких погребениях наблюдаются остатки сложных деревянных конструкций – бревенчатых накатников или перекрытий из плах, которые поддерживались продольными балками, лежавшими на вертикальных, вкопанных в дно могил столбовых опорах (Малов Н.М., 1989, с. 84). В Ивановском кургане зафиксирована одна из самых сложных конструкций перекрытия, по некоторым признакам (три продольные балки, наличие вертикальных опор) близкая описанию комплекса из Покровского могильника (к. 7, п. 3) (Малов Н.М., 2003, с. 162, 208, рис. 2). Центральная продольная балка нашего комплекса частично обожжена, и этот признак имеет аналогии в I классификационной группе потаповских курганов, где некоторые большие могилы перекрыты обожженными плахами (Васильев И.Б. и др., 1994, с. 54). Очевидно, древнейший прием предварительного обжига перекрытия, применявшийся при обработке древесины, в данном случае был направлен на предотвращение скорой порчи деревянной конструкции под воздействием грунтовой влаги.
Свита детских захоронений №№ 1-6, 9 также является признаком особого почитания главного персонажа в ивановском кургане. Данные планиграфии (расположение малых ям по дуге вокруг основной могилы в южных секторах) указывают на явную идеологическую связь детских погребений с основным, что позволяет считать их обрядово-сопроводительным комплексом. Наиболее близки центральному захоронению керамические материалы из детских погребений №№ 2-6, относящиеся к покровскому культурному типу (показатели технологии изготовления посуды, форм и орнаментации). Погребения №№ 1 и 9, отличающиеся по характеру инвентаря, содержащие сосуды раннесрубного облика (1) и с явными катакомбными реминисценциями (9), вместе с тем, ничем не выделяются в обрядовом отношении. Они четко вписаны в планиграфическую ситуацию, помещены в грунт, а не в насыпь, в них соблюдается единство ритуала (стандартные сочетания сосудов и тризн). Примечательно также, что признаки наличия костей человека, к тому же очень слабые, отмечены только в одном сопроводительном детском захоронении (2). Не отвергая реальной возможности полного разложения детских скелетов, или выноса костей по норам, все же выскажем предположение об абсолютной унификации обряда в данном конкретном случае, в котором центральный кенотаф должны были сопровождать такие же символические захоронения свиты – детские кенотафы.
При рассмотрении керамики покровского типа из детских могил (рис. 72, 2, 4, 6, 8, 10) заметно, что в целом она вполне сопоставима с двумя крупными сосудами центрального кенотафа (рис. 73, 2, 3) по показателям формы (колоколовидность, явно выраженное или сглаженное внутреннее ребро) и технологии (ракушечная примесь, поверхностная обработка).
Керамический комплекс покровского типа чрезвычайно многообразен, в нем встречаются синкретичные варианты, отражающие определенные сложности культурогенеза, поэтому индикатором здесь всегда выступает комплекс признаков. Их полное наличие, равно как и отсутствие тех или иных, очевидно, означает некую динамику покровского феномена во времени. Изменения происходили быстрыми темпами, что фиксируется даже в рамках единых комплексов, как, например, в Ивановском кургане.
Здесь наиболее архаичен сосуд из детского погребения № 3, которое, несомненно, абсолютно синхронно центральному кенотафу. Во внешних признаках этого покровского горшка явно проступают черты синташтинских сосудов: реберчатая форма, равное соотношение диаметров устья и тулова, короткий, утолщенный, резко отогнутый наружу венчик, с четко выраженным внутренним ребром на обратной стороне, орнамент, размещенный на плечике и в средней части тулова, отсутствие декора на венце (рис. 72, 4).
Подобные принципы формовки и орнаментации керамики фиксируются особенно часто в могильнике Каменный Амбар-5 (причем, как и в Ивановском, на многих синташтинских реберчатых сосудах на плечо наносился именно зигзаг) (Епимахов А.В., 2005, с. 31, рис. 26, 2; с. 41, рис. 34, 4; с. 45, рис. 37, 6; с. 92, рис. 71, 1; с. 99, рис. 75, 4). Нивелировка архаики уже заметна на сосуде из погребения № 4 (рис. 72, 6).
Здесь так же свободен от орнамента короткий венчик, украшены только шейка и плечо, кроме того, близки синташтинским и абашевским мотивам три глубоких желобка на шейке и верхней части плечика. Но уже не столь массивен венчик, а диаметр устья заметно меньше максимального расширения тулова, внутреннее ребро слегка сглажено. Этому экземпляру близок сосуд из погребения № 6 (рис. 72, 10). Тенденция еще более заметна на примере сосуда из погребения № 2 (рис. 72, 2). В отличие от прочих покровских сосудов нашего комплекса, здесь уже нет ракушечной примеси, заметно сглажено внутреннее ребро. Но, вместе с тем, еще явно выражена колоколовидность формы, равны диаметры устья и тулова, а внутренняя сторона венчика имеет слабый желобок.
В планиграфической ситуации Ивановского кургана (рис. 71, 3), прежде всего, заметно размещение «особняком» детского погребения № 9, вряд ли случайное, поскольку, при всей близости обрядовых черт (включенность в круговую систему, отсутствие останков человека, тризна), здесь имеется сосуд явно не покровского облика (рис. 72, 12). Такие шарообразные банки с закрытым профилем устья и очень широким днищем, определенно, восходят к катакомбным прообразам реповидных и округлобоких безвенчиковых сосудов, например, 1/1 Ажиновского II могильника, где, кстати, в орнаменте присутствуют свисающие треугольники (Рябова В.Я., 1983, с. 126, рис. 24, 10) 9/1 из раскопок 1979 года на Чограе (Андреева М.В., 1989, с. 88, рис. 12, II-2) (ряд аналогий можно продолжить). Присутствие сосудов, подобных ивановскому из девятого погребения, в комплексах позднепокровского типа отмечено в могильнике Золотая Гора в северной части Волго-Донского междуречья (Юдин А.И. и др., 2006, с. 111, рис. 26, 6). Вероятно, такая керамика была выработана местными степными племенами на позднекатакомбном или посткатакомбном этапе развития культур финала средней бронзы. Морфологической основой для формирования данного типа банок последовательно были, скорее всего, манычские и позднелолинские керамические образцы.
Два типично срубных сосуда из погребения № 1 (рис. 71, 6, 7) представляются относительно несколько более поздними в рамках всего покровского комплекса Ивановского кургана.
В некоторой степени это соотношение напоминает ситуацию в Смеловском грунтовом могильнике, где выделены три обрядовые группы: местная степная криволукского типа, пришлая лесостепная покровская и срубная, формирующаяся на основе взаимодействия первых двух в ходе локального культурогенеза. Впечатление таково, что для каждой обрядовой группы в подкурганном пространстве Ивановского был предусмотрен конкретный участок с перспективой перманентного продолжения культа и последующих подхоронений. Примечательно, что в покровской группе две могилы вписаны во внутренний контур круга (пп. 3, 5) и еще две расположены немного дальше от центра, во внешнем контуре (пп. 4, 6). И этому факту есть объяснение. Керамика из могил внутреннего контура наиболее архаична (рис. 72, 4, 8), а очень близкие по форме сосуды из ям внешнего контура (рис. 72, 6, 10) уже несут печать нивелировки и приближаются к срубным стандартам.
В ходе данных наблюдений формируется представление о довольно непродолжительном хронологическом интервале, в рамках которого над позднепокровским воинским кенотафом возник курган, и в течение примерно 50-100 лет продолжалось отправление культа, посвященного героическому предку. При возведении курганной насыпи в ее юго-восточную и юго-западную полы, видимо одновременно, были впущены детские погребения 3, 5 и 9, по прошествии некоторого времени в юго-восточной покровской группе намечен внешний контур (пп. 4 и 6), а в самом конце покровского времени в восточную часть насыпи были впущены раннесрубные погребения 2 и 1.