К интерпретации памятников вольского типа исследователи периодически обращались на протяжении последних 100 лет. За это время проблема обросла своей историографией, которая наиболее подробно рассмотрена моими саратовскими коллегами совсем недавно в работе, посвященной эпонимному памятнику – Вольскому городищу «Попово Блюдечко» (Малов Н.М. и др., 2009, с. 19-25). С момента его открытия в 1913 г. (Зайковский Б.В., 1914, с. 120-124) интерес к этой теме возникал не часто, по мере выявления новых аналогичных материалов и при попытках их осмысления в контексте развития общих представлений о культурах бронзового века Нижнего Поволжья. Оригинальная керамика вольского типа долгое время оставалась мало понятной, и даже более чем полвека спустя ее культурно-хронологическая интерпретация вызывала обоснованные затруднения (Васильев И.Б., 1975).
В начале ХХ столетия проблемную коллекцию Вольского городища определяли как «архаическую» поры медного века (там же, с. 122; Спицын А.А., 1923, с. 34), относили к хвалынской культуре эпохи бронзы (Орехов В.Ф., 1927, л. 14) или срубно-хвалынской культуре позднего бронзового века (Синицын И.В., 1952, с. 72-73). Отметив яркое своеобразие вольской керамики и ее явное отличие от срубной посуды, П.Д.Степанов предложил удревнить этот комплекс и относить его к неолиту-ранней бронзе (Степанов П.Д., 1956, с. 9-10).
П.Д.Либеров, анализируя керамический комплекс Вольского городища «Попово Блюдечко» и возражая против точки зрения П.Д.Степанова, пытался отнести наиболее ранние сосуды из нижнего слоя к абашевской культуре по таким критериям, как «вазообразный» профиль, внутреннее ребро, геометрический орнамент, ракушечная примесь (Либеров П.Д., 1964, с. 150-151). Тогда же большинство специалистов и раньше всех А.А.Формозов, относивший «вольск» к кругу катакомбных культур (Формозов А.А., 1965, с. 95), не приняли аргументации П.Д.Либерова, посчитав ее неубедительной. В ходе дальнейшего осмысления феномена «вольска» интерпретация П.Д.Степанова, относившего памятник к неолитической эпохе (Степанов П.Д., 1956, с. 20-21), также подверглась критике, но всеми были отмечены устойчивые архаические реминисценции в технологии изготовления и орнаменте этой керамики.
Особый «вольский» культурный тип был выделен Н.М.Маловым в 1979 году (Малов Н.М., 1979, с. 82-83), а согласно последним разработкам такие памятники предложено рассматривать в рамках вольской археологической культуры и датировать полтавкинско-катакомбным временем (Малов Н.М., и др., 2009. С. 30). Подобную датировку предлагал и И.Б.Васильев, который собрал вольские комплексы на широкой территории от Среднего Поволжья до Южного Приуралья и назвал выборку вольско-лбищенской культурной группой (Васильев И.Б., 2003).
Памятники вольского (вольско-лбищенского) типа – это особая тема, которая заслуживает пристального внимания, поскольку в контексте проблемы волго-уральского культурогенеза она затрагивает вопрос становления «покровска» (Малов Н.М., 1992, с. 14; Цимиданов В.В., 2005, с. 75). Известен уникальный комплекс из кургана «Усть-Грязнуха» рубежа эпох средней и поздней бронзы, исследованный на границе Советского и Энгельсского районов Саратовской области, где в двух синхронных детских захоронениях зафиксированы покровские сосуды с заметными признаками вольского формообразования и декора (Дремов И.И., Семенова И.В., 1999). Эта специфика проявляется в виде сложного, многочастного профиля и оригинальной узкозональной орнаментации. Подобный сосуд есть и в материалах синкретичного комплекса из Широкого Карамыша (Дремов и др., 2005, с. 28, рис. 4, 4). Кроме того, реминисценции «вольска» проявляются в узкозональных пышных декорах не только покровской, но и раннесрубной керамики, как правило, реберчатой. Но, как показывают наблюдения за памятниками лесостепного доно-волжского междуречья, многочастные профили венчиков характерны также для сосудов воронежского типа, и данное обстоятельство позволяет рассматривать вопрос на более широких примерах, отражающих интеркультурный характер этого явления.
Принципиальная позиция Н.М.Малова, возражающего против «вольско-лбищенской» трактовки памятников с вольскими чертами в керамике и настаивающего на сохранении эпонимной терминологии П.Д.Степанова, вполне объективна по ряду причин, среди которых для нас наиболее важно следующее обстоятельство. Даже поверхностный анализ всей «вольско-лбищенской» выборки И.Б.Васильева позволяет предполагать неодновременность этого материала (Васильев И.Б., 2003, с. 113-115, рис. 1-3). Наиболее архаичен комплекс Вольского городища, в котором сохраняется значительное количество признаков энеолитического характера в орнаменте посуды (Малов Н.М. и др., 2009, с. 35-40, рис. 2-7). Лбищенская выборка отличается не столь массивными венчиками, формы сосудов здесь более близки образцам финальнокатакомбного и посткатакомбного (бабинского) типа. Коллекция керамики Царева Кургана может быть синхронна лбищенскому материалу, а найденные здесь бронзовые предметы отнесены В.С.Бочкаревым к покровскому типу изделий (Бочкарев В.С., Кузнецов П.Ф., 2003, с. 60-81; Бочкарев В.С., 2010, с. 96).
Материалы Алексеевского III могильника, не имеющие керамики и отнесенные к вольско-лбищенскому типу на основании находок металлических украшений, вместе с тем, по обряду погребений практически идентичны посткатакомбным криволукским и бабинским захоронениям. Это еще одна привязка к покровскому времени, поскольку получены устойчивые данные по сосуществованию и взаимодействию криволукской и покровской культурных групп на территории Нижнего Поволжья (Лопатин В.А., 2010, с. 165).
Керамика Екатериновского поселения, отнесенная В.В.Ставицким к вольско-лбищенскому типу, также неоднородна. Здесь присутствуют сосуды, близкие классическому «вольску» (Ставицкий В.В., 2004, с. 25, рис. 3, 1,2; с. 27, рис. 5, 1). Это крупные формы со сложными ломаными профилями и пышной узкозональной орнаментацией, такие же элементы характерны для керамики Попова Блюдечка. Здесь же имеются более поздние экземпляры, аналогичные лбищенским, но, несомненно, демонстрирующие генетическую преемственность с вольской классикой.
По-видимому, процесс развития вольского культурного типа был длительным и занимал промежуток времени с конца третьей четверти III тыс. до XVIII-XVII вв. до н.э., стыкуясь с периодом формирования «покровска» и оказывая на него определенное влияние. Но поскольку это так, то контакты «вольска» с «абашево» также были, скорее всего, неизбежны, их взаимодействие представляется как фрагмент многокомпонентного культурогенеза «покровска». Косвенно это может подтверждаться отмеченным И.Б.Васильевым совместным местонахождением вольской керамики и абашевских украшений на дюне «Человечья Голова» (рис. 6, 32, 33) (Васильев И.Б., 2003, с. 110), а также весьма не беспочвенным «заблуждением» П.Д. Либерова, пытавшегося выделить в керамике Попова Блюдечка абашевские сосуды. Симбиоз вольской и абашевской культур на определенном этапе мог порождать синкретичные комплексы керамики. В Екатериновке есть крупные колоколовидные формы с вольской орнаментацией, как округлобокие, так и реберчатые (Ставицкий В.В., 2004, с. 24, рис. 2, 5; с. 26, рис. 4, 1; с. 27, рис. 5, 2-5, 11). Рассуждения В.В.Ставицкого об одной из генетических (среднестоговской) подоснов такого (колоколовидного) формообразования вполне приемлемы для рабочего анализа вариантов вольского генезиса, но в позднестоговской выборке, приводимой автором в той же публикации, нет реберчатых сосудов. В вольской коллекции Попова Блюдечка колоколовидные формы редки, они характерны наиболее простыми типами закраин (Малов Н.М. и др., 2009, с. 35, рис. 2, 1; с. 36, рис. 3, 13; с. 39, рис. 6, 1; с. 40, рис. 7, 8), но здесь есть и покровская керамика с яркими чертами «абашоидности» (там же, с. 41, рис. 8, 7).
Наметив, таким образом, краткий историографический обзор вольско-лбищенской проблемы, попытаемся разобраться в своеобразиях керамики, поскольку именно она является основным диагностирующим показателем этого феномена. Серьезный системный анализ керамического комплекса городища Попово Блюдечко был проведен лишь недавно (Малов Н.М. и др., 2009). Цель этой работы с коллекциями Вольского городища – показать яркое своеобразие наиболее архаичного комплекса, отделить его от материалов лбищенского типа и устранить, таким образом, сразу два сложившихся в литературе нонсенса – источниковедческий и терминологический. Поскольку авторы имели в своем распоряжении исключительно фрагментированную керамику (это главная сложность в работе с материалами вольского типа), то системными итогами их исследования стали типологические ряды венчиковых закраин (рис. 2, А) и композиционных вариантов декора (Малов Н.М. и др., 2009, с. 33, табл. 5). Это создавало интересные возможности для сравнительного анализа широкого круга памятников вольского типа, а также синкретичных керамических комплексов и лбищенских материалов.
Для этого автором представляемой работы был проведен фронтальный обзор всех известных городищ, поселений и погребальных памятников Нижнего и южной части Среднего Поволжья, Северного Прикаспия, Южного Приуралья, где встречалась керамика с вольскими и лбищенскими признаками (рис. 1). Выборку пространственного анализа составили только те памятники, на которых выявлены наиболее яркие диагностирующие артефакты.
Итогом данного обзора и анализа стало выделение трех групп керамических форм, где учтены критерии не только типов венчиков, но и общих пропорций сосудов (рис. 2, Б, В, Г). Второй критерий, безусловно, весьма гипотетичен, поскольку абсолютно целые экземпляры вольского или лбищенского типа практически неизвестны. Но у нас имеются редкие варианты ориентиров в виде графических реконструкций сосудов, которые будут представлены при рассмотрении указанных групп. С учетом формального характера типологизации, в каждой из групп усредненно представлены по шесть наиболее типичных вариантов форм сосудов, которые, на мой взгляд, отражают процесс развития вольского культурного типа.
Вольская группа (рис. 2, Б; рис. 3) составлена в большей степени на материалах керамического комплекса Попова Блюдечка, где отмечена классическая архаика пережиточно-энеолитического характера. Она выражается, прежде всего, в пышной орнаментации, сложные композиции набраны узкими горизонтальными зонами, где представлены линии, ряды, короткошаговые и широкие зигзаги с бахромой, горизонтально-елочные сюжеты. Широких диагональных построений орнамента практически нет.
Техническое исполнение декора элементами не столь разнообразно и культурно устойчиво, это оттиски коротких штампов (гребенчатых и гладких), линзовидные отпечатки, зерновидные наколы.
Вольскую группу представляют в основном сосуды крупных размеров и вертикальных пропорций, с толстыми стенками и массивно сформованными венчиками, конструкции которых сложны и вариативны, и это также представляется признаком архаики. Выделяются варианты с вертикальным венчиком и массивным воротничком (рис. 2, Б-1; 3, 2, 8), с воротничком и отогнутым наружу венчиком (рис. 2, Б-2; 3, 7, 11), со сложным двучастным венчиком и скошенным наружу обрезом устья (рис. 2, Б-3; 3, 13).
Самые сложные типы венцов, вертикальные или отогнутые наружу, ломаного или прямого изнутри профиля, оснащены с внешней стороны характерной и очень редкой, пожалуй, не встречающейся более ни в одной из синхронных культур, ступенчатой поверхностью (рис. 2, Б-4, 5 ,6; 3, 1, 3, 12). Эта особенность достигалась при нанесении орнамента частыми рядами оттисков, создававшими эффект рельефности.
Ориентиром, своеобразным эталоном при обобщенной трактовке форм наших моделей вольской группы, послужил сосуд из курганного могильника Владимировский II, исследованного на юге Самарской области, в пограничье Среднего и Нижнего Поволжья (Скарбовенко В.А., 2006, с. 286-293). В нашей вольской группе этот горшок относится к типу Б-5 (рис. 3, 12), это самый сложный профиль венчика, слабо отогнутого наружу, с двучастной закраиной, воротничком и ступенчатой внешней поверхностью.
Он орнаментирован узкими горизонтальными зонами, в которых размещены частые, вертикальные или косые оттиски короткого гребенчатого штампа. Очень оригинально выполнены разделительные линии узких зон – уголком зубчатого штампа получены волнообразные горизонтали, напоминающие некоторые катакомбные орнаментальные сюжеты. Декор доходит до максимального расширения тулова, и в нижнем ряду расположен многорядный зигзаг с «бахромой».
Обстоятельства присутствия этого сосуда в погребальном комплексе принципиально важны. Прежде всего, отметим, что оба погребения кургана № 3 Владимировского II могильника представляются относительно одновременными. На это указывают особенности подкурганной планиграфии и характер вещевого материала. Авторская трактовка времени сооружения этого памятника и поликомпонентного характера инвентаря в целом абсолютно верна. Это, действительно, раннепокровский вектор культурогенеза, вобравший абашевскую генетическую традицию, синташтинско-потаповские культуроформирующие элементы, а также яркий признак участия в этих процессах вольского компонента.
Известные сложности интерпретации заключаются в планиграфическом соотношении комплексов. Основное погребение № 2 разрушено, что весьма досадно, но вещи из этой могилы позволяют предположить, что этот комплекс, при всей его синхронности с погребением № 1 выглядит архаичнее, и выражен в несколько ином культурном содержании. Представляется, что здесь в большей степени проявляются генетические корни абашоидного характера (нож с ромбической пяткой черешка, массивный браслет из круглого дрота с заходящими друг за друга притупленными окончаниями, а также сосуд, сохранивший архаичные абашевские признаки в виде примеси крупнотолченой раковины, рельефных расчесов, тонких стенок, максимального диаметра по линии устья). Возможно, это одно из самых ранних погребений покровского типа.
Погребение № 1 расположено в подкурганном пространстве в явном соподчинении основному, оно как бы прикрывает вход в створ охранительного ровика с северо-восточной стороны, а также имеет иную (СЗ ориентировку). Это явное подхоронение, акцентированное на основное близкородственное, или предковое (но также ближайшее) захоронение. Скорее всего, здесь погребена женщина. При ней найдены: малого диаметра и округлой формы желобчатая височная подвеска, свернутая в полтора оборота, которая относится к абашевскому типу, два браслета, откованные из круглого в сечении дрота с окончаниями, свернутыми в разнонаправленные спирали, и три сосуда.
Наиболее диагностичен крупный горшок биконической формы с резко отогнутым наружу коротким венчиком и орнаментом в виде рядов горизонтально штрихованных треугольников (Скарбовенко В.А., 2006, с. 290, рис. 4, 7). Подобные орнаментальные мотивы присутствуют на керамике из некоторых комплексов Потаповского могильника (Васильев И.Б. и др., 1994, с. 144, рис. 40, 6,9; с. 150, рис. 46, 3), что следует расценивать как синстадиальное явление в культурогенезе Среднего Поволжья, где одновременно формировались потаповский дериват Синташты и ранние памятники покровского типа.
Похоже, что в становлении «потапово», помимо абашевской и синташтинской культур участвовал и вольский компонент, поэтому, вероятно, в декоре потаповских сосудов присутствуют узкозональные композиции с разделительными линиями, характерные «елочные» комбинации, принцип «лепки» рельефной поверхности горшка с помощью орнаментира, а также некоторые типы украшений, например, часть очковидной подвески (там же, с. 145, рис. 41, 2, 9). Представляется, что редкий тип браслетов из погребения 1 третьего кургана Владимировского II могильника также являет собой местную реплику «шнуровой» традиции изготовления украшений со спиралями. Комплекс этого раннепокровского захоронения ярко эклектичен, в нем соединились признаки нескольких культурных компонентов: абашевского (подвеска), синташтинско-потаповского (керамика), вольского (браслеты, орнамент) (Скарбовенко, 2006, с. 290, рис. 4). По сравнению с ним основное погребение № 2 выглядит более целостным, в полной мере сохранившим основные генетические (абашевские) черты. Это позволяет предполагать, что на определенном этапе абашевские племена контактировали с вольскими группами населения, в том числе и при заключении межэтнических браков. В таком случае вполне очевиден смысл супружеского подхоронения с вольскими чертами в инвентаре, при котором, в ходе обряда, за юго-западным отрезком ровика была оставлена поминальная тризна с сосудом вольского типа (рис. 3, 12).
Интересно, что явно выраженные в культурном отношении сосуды с вольскими или лбищенскими чертами (к сожалению, всегда фрагментированные), в курганах чаще всего помещены в комплексы тризн. Подобная ситуация отмечена также в могильнике Полудни II (бассейн р. Самары), где в насыпи кургана № 2 обнаружены фрагменты сосуда с примесью мелкотолченой ракушки, среди которых один был покрыт типично вольским орнаментом (Мышкин В.Н. и др., 2010, с. 212, рис. 10, 6). Примечательно, что эта «вольская» тризна могла быть посвящена только основному погребению № 7, очень раннему комплексу, отнесенному авторами к репинско-ямному периоду эпохи ранней бронзы (там же, с. 202).
Вольско-катакомбная группа (рис. 2, В; рис. 4) составлена по материалам целого ряда высокорасположенных памятников преимущественно нижневолжского правобережья. Но отдельные комплексы, встреченные в курганах и на поселениях не только к западу от Приволжской возвышенности (Барановка), но и в заволжской степи (Советское, Осиновский Овраг), позволяют несколько шире смотреть на процессы активного катакомбно-вольского взаимодействия. В целом эта подборка выглядит несколько аморфной, но в ней проглядываются и весьма заметные общие тенденции – средние размеры сосудов, их приземистость относительно предыдущей группы, а также явная преемственность с вольской классикой по оформлению закраин венчиков и построению композиций декора. Вместе с тем, яркий синкретизм этой группе придают характерные профилировки сосудов, заимствованные из среднедонских катакомбных традиций и обобщенно воспринимаемые как кубковидность форм с высокими раструбовидными венчиками.
Воротничковых вариантов закраин (рис. 2, В-3, 4; 4, 6, 7) здесь значительно меньше, они переработаны, вероятно, в оригинальные типы скошенных наружу и несколько утолщенных обрезов устья (рис. 2, В-1, 2; 4, 3, 4, 5, 8). Встречаются принципиально новые типы – с орнаментированным скосом внутрь (рис. 2, В-5; 4, 1, 11) и нависающим внутренним краем уплощенного устья (рис. 2, В-6; 4, 10). Есть и простейшие варианты – без воротничков, с округленной или прямой закраиной (рис. 4, 9, 12).
Заметна также вариативность по характеру плечиков, в частности, выделяются экземпляры с коротким плечом, иногда оформленным в виде подреберчатого уступчика, что еще более сближает их с формами кубков (рис. 2, В-5,6; 4, 10,11).
Декор вольско-катакомбной группы, безусловно, демонстрирует явную преемственность с вольской классикой (рис. 4, 4, 5, 6, 8), но заметны также несколько более выраженные катакомбные типизации орнамента, где доминирует «елочка», или присутствует крученый шнур (рис. 4, 2, 3, 7, 10-12).
Эталонами в данной группе являются целые сосуды из погребальных комплексов Советского, Белогорского и Барановки (рис. 4, 3-5, 8), которые, во-первых, позволяют вполне достоверно представить обобщенные модели вольско-катакомбного комплекса, а во-вторых, уточнить культурно-хронологический интервал, в рамках которого шло его формирование.
Публикацию материалов эпохи средней бронзы из курганов, исследованных в начале 90-х гг. ХХ в. около пос. Советское в степном Заволжье, вряд ли можно считать удачной, эта работа малоинформативна, поскольку в ней отсутствует подробное описание источника (Баринов Д.Г., 1996, с. 84-97). Особенно интересно было бы сопоставить данные планиграфии и прямой стратиграфии кургана 2, где в погребении 14 обнаружен сосуд вольско-катакомбного типа (рис. 4, 3). По имеющимся сведениям, однако, очевидно, что в кургане 2, возникшем в ямно-катакомбное время, интересующие нас погребения №№ 13-15, представляют позднейший горизонт.
Комплекс 2/14 с вольско-катакомбным сосудом является впускным, он удален от центра в западную полу, к ровику с разрывами, и устроен в насыпи кургана. Здесь расчищен скелет взрослого человека, погребенного скорченно на правом боку, головой к востоку, на охристых подсыпках. Руки согнуты в локтях, кисти перед лицом. В ногах зафиксирован скелет ребенка (п. 13), лежавшего в неясной позе головой к северу. Между детским и взрослым скелетами обнаружен развал сосуда с примесью шамота, орнаментированного в верхней части до линии максимального расширения тулова трехрядной «елочкой» и косо штрихованными треугольниками. Край уплощенного донышка украшен зигзагом (рис. 4, 3). Орнамент выполнен коротким гребенчатым штампом. Автор раскопок отметил присутствие валика на внешней стороне венчика, однако, осмотр сосуда, хранящегося в фондах краеведческого музея г.Энгельса, показал, что эта рельефность связана с манерой нанесения орнамента. По всей вероятности, традиция формовки рельефа при помощи орнаментира транслирована в этот пласт из вольской архаики.
В курганном комплексе захоронение 2/14 можно синхронизировать с криволукским погребением в овальной яме, где обнаружен скелет взрослого человека, погребенного головой к северо-востоку, на левом боку в позе «скачущего всадника» с разворотом на спину, перед которым лежали кости ног КРС (там же, с. 92, Б-Г, 4). Таким образом, в нижнем рубеже вольско-катакомбное взаимодействие здесь приблизительно отсекается позднекатакомбным временем, а именно позднедонецким этапом, поскольку в материалах погребения 2/11 имеется бронзовое тесло привольненского типа. Такие тесла одновременны появлению колонтаевских топоров (Кияшко А.В., 2002, рис. 28), которые характерны не только для катакомбных, но также для воронежских и вольских памятников.
Грунтовые могильники у с.Белогорское, раскопанные в Саратовском Правобережье в конце 80-х гг. прошлого столетия, представляют интерес именно в контексте выявления микрохронологии множества культурных импульсов и векторов взаимодействия в конце средней-начале поздней бронзы. Здесь зафиксированы два комплекса с сосудами вольско-катакомбного типа (рис. 4, 4, 5) (Дремов И.И., 1996, с. 105, рис. 4, Д, 3; с. 108, рис. 6, Г, 2).
В обоих случаях интересующие нас сосуды связаны с детскими погребениями, тяготеющими к периферийным участкам двух кучевых скоплений могил на памятнике Белогорское I. Погребение 15 – парное, в овальной яме со ступенькой, где умершие лежали скорченно на левом боку, с северной ориентировкой, один в позе адорации, другой – «скачущего всадника». Между двумя детскими скелетами помещен кубковидный сосуд, украшенный однорядной елочкой и косо штрихованными треугольниками, параллельные стороны которых удлиняются в виде узких «лесенок» (рис. 4, 4).
Погребение 28, судя по размерам могилы, также детское, но не содержавшее скелета, почему-то интерпретировано как подбойное, что весьма сомнительно. Скорее всего, это также была простая овальная яма с северной ориентировкой, и не исключено, что кенотаф1. В центре ямы обнаружен кубковидный сосуд с типично вольской организацией орнамента, нанесенного, правда, с использованием не только короткого гребенчатого штампа, но и крученого шнура. В декоре представлены короткошаговые и широкие зигзаги с разделительными линиями (рис. 4, 5).
Характер материалов I Белогорского могильника и особенности планиграфии также указывают на позднекатакомбное время появления таких симбиозных форм, что было отмечено автором раскопок в более поздней работе (Дремов И.И., 1997, с. 67, рис. 3).
Еще один детский кенотаф с вольско-катакомбным сосудом (рис. 4, 8) исследован в курганном могильнике Барановка I около станции Петров Вал на севере Волгоградской области в нижневолжском правобережье (Сергацков И.В., 1992, с. 98, рис. 1, 4, 5).
Форма сосуда довольно близка поздним среднедонским катакомбным прототипам, но орнаментация, выполненная оттисками короткого гребенчатого штампа, построена по вольскому канону. Верхняя часть украшена «елочкой» с разделительными линиями, а ниже, на плече и максимальном расширении тулова чередуются парные короткошаговые зигзаги и ряды вертикальных коротких оттисков штампа. Придонный край орнаментирован таким же рядом отрезков.
Удивительно, что этот, судя по размерам простой могилы с заплечиками, детский комплекс (10/7) был основным в кургане, досыпанном в посткатакомбное время при сооружении в толще первичной насыпи безынвентарного комплекса, где в прямоугольной яме, обложенной деревянными плахами, по обряду бабинской культуры (скорченно на левом боку, головой к западу) погребен взрослый человек. Таким образом, определяется некий terminus ante quem для периода вольско-катакомбного взаимодействия, как начало посткатакомбной экспансии. Вместе с тем, представляется, что эта синкретичная группа могла еще некоторое время сосуществовать с носителями черт поздней среднедонской катакомбной, бабинской, криволукской, абашевской и ранней покровской культур.
Лбищенская группа (рис. 2, Г; рис. 5; 6; 7, 1, 2, 5, 6) демонстрирует заметную изменчивость в основных показателях форм сосудов. Налицо упрощение венчиков, исче1 В авторской публикации на рисунке показан очень необычный тип катакомбы, который не имеет аналогов. В прямой проекции сверху контуры входной штольни и подбойной части смотрятся как овальное очертание обычной ямы, разрезанное поперек линией «свода». Думается, что в ходе раскопок за свод подбоя были приняты фракции переотложенного материкового грунта, который использовался в забутовке простой ямы.
зают сложные многочастные варианты закраин и ступенчатая рельефность внешней поверхности, на смену ей приходит каннелирование, воротничков становится меньше, они удлиняются и не столь рельефны, появляются баночные и слабопрофилированные формы. В орнаментации нарушается строгий принцип узкозональности организации декора, больше становится широких диагональных сюжетов, например, длинношаговые зигзаги с «бахромой». Вместе с тем, если изменчивость форм ощутима как внедрение посткатакомбных (бабинских) стандартов (рис. 5, 5-7; 7, 1, 2, 6), то в орнаменте явно заметно наследование вольской традиции, изменяющейся в ходе эволюции древнего канона (рис. 5, 5-7, 13, 18). В этой аморфной эклектике, типичной для пиковых фаз культурогенеза, прослеживается также тонкий шлейф вольско-катакомбного взаимодействия в виде чисто «елочных» мотивов (рис. 5, 4, 11, 15; 7, 6).
К лбищенским вариантам, сохранившим элементы архаики, относятся сосуды с вертикальными венчиками, имеющие изменившиеся воротнички и каннелированные участки внешней поверхности (рис. 2, Г-1-3; 5, 1-4, 8, 9). Новые варианты – самые простые, это банки и слабопрофилированные сосуды с несложными, уплощенными по обрезу, округленными, или скошенными закраинами, вертикальными или слабоотогнутыми наружу венчиками (рис. 2, Г-4-6; 5, 5-7, 10-18; 7, 1, 2, 6). Как уже отмечалось, эти варианты с длинными пологими плечиками, имеющие иногда валикообразные утолщения (рис. 5, 8; 7, 2) напоминают сосуды бабинского комплекса, вероятно, принявшего участие в развитии и трансформации вольской культуры после деструкции предшествующего катакомбного фактора.
О контактности лбищенских групп населения с племенами посткатакомбного блока культур свидетельствуют очень редкие погребальные комплексы степного Волго-Уралья. Один из них – небольшой индивидуальный курган, исследованный автором в 1983 году, в группе «Рунталь», расположенной в Саратовском Заволжье (Жемков А.И., Лопатин В.А., 2007, с. 118, рис. 4, 1-4). В центре подкурганного пространства выявлена одна могила овальной формы с погребением криволукского типа (левобочная поза «скачущего всадника», восточная ориентировка, кости МРС), а рядом, на уровне погребенной почвы – остатки тризны в виде двух крупных фрагментов сосуда лбищенского типа, на основе которых проведена графическая реконструкция (рис. 7, 6). Отметим, что декор на сосуде из Рунталя содержит явные реминисценции катакомбной традиции в виде «елочного» мотива и полукруглых фестонов, похожих на ногтевые оттиски, но вместе с тем отражает и явные признаки деградации орнаментальных канонов эпохи средней бронзы, что выражается в небрежности построения композиции. Примечательно, что этот фрагмент сосуда, найденный в криволукском комплексе, косвенно маркирует его определенным хроносрезом, и не исключено, что уже завершающим время лбищенского культурного типа.
Второй комплекс исследован в степном Волго-Уралье, на границе России и Казахстана, в курганной группе Светлое Озеро (Жемков А.И., Лопатин В.А., 2008, с. 184, рис. 2, 1-6). В интересующем нас впускном погребении 1/1, в могиле подбойного типа зафиксированы скелеты взрослого человека и ребенка, похороненных скорченно на левом боку, в позе адорации, с ориентировкой на ССВ. Здесь сочетаются элементы архаики средней бронзы (подбой, охра, пронизки из распилов трубчатых костей) и стандартные посткатакомбные признаки волго-уральской группы (адорация, ориентировка, кости МРС).
Погребение 1/1 являлось подхоронением в предковый курган, где основной комплекс (1/2) относится к культурной группе, завершающей эпоху средней бронзы в степном Волго-Уралье. В этом захоронении присутствует известная архаика – правобочное положение в позе «скачущего всадника», ориентировка на ВСВ, охра, листовидный нож с узким черешком. Вместе с тем, здесь же найдено шило с упором (рис. 7, 64 3), аналогичное таким же изделиям из сидячих погребений Тамар-Уткуля, определяемых как «вольско-лбищенские» (рис. 7, 12, 13) (Ткачев В.В., 2006).
В ходе подхоронения и отправления предкового культа, около северо-восточного края основного погребения была совершена поминальная тризна, зафиксированная в виде скопления золы, пережженных костей МРС и остатков двух разбитых сосудов (рис. 7, 1, 2). Совершенно очевидно, что, по сравнению с рунтальским горшком, здесь все еще заметна вольская классика в орнаментации (узкозональное построение с разделительными линиями), но по формам это уже лбищенские сосуды с вертикальными и слабоотогнутыми венчиками, простыми закраинами, валикообразным утолщением на максимальном расширении тулова.
По всей вероятности, в данном сюжете мы наблюдаем некий интервал между деструкцией позднекатакомбного культурного фона в Заволжье и заменой его на новый, очень пестрый в этнокультурном отношении субстрат, представленный различными группами, мозаично распределяющимися в огромном пространстве между Волгой и Уралом. Для нас принципиально важно, что в этом движении участвуют носители лбищенских признаков, проявляющихся не только в керамике, но и в характернейшем инвентаре, а также в оригинальной обрядности.
Диспропорция между известными инвентарными комплексами Вольска и Лбища весьма значительна. Не исключено, что данная ситуация проистекает из невозможности стратифицировать материалы средневолжских памятников, квалифицированных И.Б. Васильевым как «вольско-лбищенские», но с которых и происходит весь основной массив вещевого инвентаря (рис. 6). Но с другой стороны, на классических пережиточно-энеолитических памятниках раннего вольского типа, возможно, и не следует рассчитывать на обнаружение предметов сквозного металлического импорта, которые активно начинают поступать лишь на лбищенском этапе.
Достоверно известно, что на Поповом Блюдце были найдены бронзовое обоюдоострое шильце с прямоугольным сечением катакомбного типа (рис. 3, 5). Два таких бронзовых шила присутствуют в комплексе Березовского поселения в степном Заволжье, вместе с характерной позднекатакомбной керамикой, украшенной налепными, треугольными в сечении валиками (Лопатин В.А., 2002, рис. 2, 18-38). На Вольском городище найдены также каменные предметы – по большей части отходы кварцитовой отщепной индустрии (Малов Н.М. и др., 2009, с. 42-43, рис. 9-10). Имеется фрагмент каменного топора (там же, с. 43, рис. 10, 5), который может относиться к усеченоконическому варианту фатьяновско-балановского типа, но это не вполне ясно.
Инвентарь средневолжских комплексов имеет сквозной характер и происходит из традиций западных, так называемых «шнуровых» культур, преимущественно поднепровских. В первой публикации материалов эпохи средней бронзы Лбищенского городища (Васильев И.Б. и др., 1987, с. 40-54, рис. 7-8) представлен полный инвентарный набор – различные изделия, в основном из камня и кости, среди которых наиболее примечательны заготовка для крестовидной булавы и кремневый наконечник стрелы листовидной формы с усеченным основанием (рис. 6, 11, 12). Авторы отметили, что крестовидные булавы были широко распространены во времени и входили в арсеналы многих культур, в том числе и бабинской (КМК), ссылаясь на находку парадной инсигнии из Бородинского клада (там же, с. 48). Среди трех наверший бородинских булав крестовидный экземпляр особенно выразителен (две другие имеют шаровидную форму, одна из них – с нижним бортиком) и несколько отличается от прочих, как ранних, так и более поздних вариантов (Кривцова-Гракова О.А., 1949). Он, действительно, близок лбищенской заготовке по такому признаку, как выступающая по вертикали в обе стороны массивная втулочная часть, усиливающая общую конструкцию булавы.
Наконечники стрел, выявленные в комплексе с керамикой лбищенского типа на памятнике «Пещера Братьев Греве» (рис. 6, 8-10), по характеру обработки и основным формам очень близки вариантам из «ливенцовской» группы культуры Бабино. Это невыразительные, небрежно ретушированные экземпляры удлиненных пропорций, листовидные, в том числе с усеченными основаниями и выделенными короткими черешками (Археология…, 1985, с. 459, рис. 124). Представительная выборка наконечников типа «Ливенцовка-Каратаево» в известной работе С.Н. Братченко демонстрирует явную культурную целостность бабинских колчанных наборов (Братченко С.Н., 1976, с. 126, рис. 68). Здесь есть немногочисленные экземпляры с жальцами, но они, скорее всего, являются поздними репликантами катакомбной традиции, причем, в значительной мере переработанными. А подавляющее большинство представлено узкими листовидными формами с короткими черешками и округлыми основаниями. Близкие им лбищенские наконечники совершенно не похожи на тщательно выделанные стрелы «сейминского» типа и, тем более, на позднекатакомбные с выемчатым основанием и удлиненными жальцами. Между тем, последние выявлены в отдельных комплексах Южного Приуралья, например, на Турганикской стоянке и у с.Привольного (Ткачев В.В., 2007, с. 341, рис. 76, 31-33), а также в Среднем Поволжье, в материалах Уваровского могильника (Кузьмина О.В. и др., 2003, с. 235, рис. 6, 1-5). Но вместе с ними ни разу не встречена керамика вольского или лбищенского типов. Это весьма примечательно, поскольку характеризует устойчивость в лбищенском культурном комплексе именно бабинского оружейного набора. Несмотря на длительное сосуществование вольских и лбищенских племен с полтавкинскими и катакомбными, степные образцы стрелкового вооружения ими так и не были заимствованы.
В коллекции уже упомянутой «Пещеры Братьев Греве» имеются, также относящиеся к предметам вооружения, два оригинальных бронзовых ножа (рис. 6, 1,2). Их лезвия широко раскованы в пластинчатом варианте без продольного ребра, выделены перехваты, черешки короткие, а пятка одного оформлена концевой расковкой.
Классические варианты ножей и кинжалов подобного типа содержатся в комплексах юго-западного варианта Бабино (КМК), например, в погребении 9/28, исследованного у с. Даумяны (Березанская С.С. и др., 1986, с. 11, рис. 3). Ножи с аналогичной расковкой пятки черешка есть в бабинских материалах Северного Приазовья (Братченко С.Н., 1976, рис. 72, IV-13), где они синхронны предметам бородинского типа (обломок топора) и некоторым кавказским украшениям (двухрожковый бисер).
Ножи с концевой расковкой черена оказались устойчивы на продолжительном этапе культурогенеза, в Нижнем Поволжье они известны в покровских и даже раннесрубных комплексах. Правда, унифицирующим признаком в этой группе всегда является форма черешка, а все прочие показатели весьма вариативны. И здесь необходимо указать погребальный набор из Идолги, в котором сочетаются нож, дисковидный псалий покровского типа и сейминские наконечники стрел (Малов Н.М., 2003, с. 219, рис. 13). Идолгинский нож весьма своеобразен. При наличии известного унифицирующего признака в целом он, все же, представляется неким репликантом, причем на довольно ранние типы катакомбных ножей. Этот экземпляр имеет удлиненное лезвие изящной пламевидной формы, края которого при плавном переходе на черенок выделены проковкой и напоминают перехват. Черешок узкий, прямоугольного сечения, с раскованной пяткой. Максимальное расширение линзовидного в сечении клинка ближе к черенку, это расстояние примерно в 1/3 общей длины лезвия.
Очень близкий аналог идолгинскому ножу известен в комплексе богатого раннекатакомбного погребения возничего с повозкой из Большого Ипатовского кургана (п. 168) с весьма почтенной радиоуглеродной датой (XXV в. до н.э.) (Кореневский С.Н. и др., 2007, с. 191, рис. 51, 4; с. 109). Сходство ипатовского ножа из раннекатакомбного 66 погребения и экземпляра из покровского комплекса Идолги настолько велико, что объяснить этот феномен практически невозможно. Даже при самой ранней дате Идолги (XIX-XVIII вв. до н.э.), а это скорее всего, именно так, интервал в 600-700 лет остается слишком велик даже для самой относительной синхронизации.
Раннесрубные аналогии представлены двумя ножами из Кочетного (кенотафы в курганах 6 и 7) и одним экземпляром из первого кургана Золотой Горы (Юдин А.И., Матюхин А.Д., 2006, с. 91, рис. 6, 2; с. 93, рис. 8, 1; с. 103, рис. 18, 1). Золотогорский нож, обнаруженный в богатом захоронении с псалием староюрьевского типа, вопреки авторской интерпретации, следует, видимо, считать несколько более ранним и относить не к раннесрубному, а к покровскому времени. Но для нас теперь более важно, что катакомбная традиция в изготовлении оружия ближнего боя (ножи и кинжалы с раскованной концовкой черешка) оказывается весьма стойкой. Она переживает рубеж средней и поздней бронзы, с основным носителем (бабинские племена) проникает в арсеналы лбищенской и покровской культур, сосуществует с абашевской технологией (ножи с ромбической пяткой черешка) и находит недлительное продолжение в срубном арсенале.
По поводу «медного» тесла из коллекции «Пещеры Братьев Греве» (рис. 6, 3) в статье И.Б.Васильева с характеристиками вольско-лбищенской культурной группы вскользь замечено, что это изделие полтавкинского типа (Васильев И.Б., 2003, с. 108).
По всем признакам такие тесла могут относиться к широкому хронологическому этапу развития кавказской металлургии, по С.Н.Братченко – к успенско-привольненскому кругу деревообрабатывающих металлических инструментов (Братченко С.Н., 2001, с. 75, рис. 73), что, действительно, соответствует катакомбному (донецкому) и полтавкинскому времени. Это означает, что предмет мог попасть в несколько более ранний, не лбищенский, а вольский комплекс, в результате контактов с южными степными племенами.
Узкая стамесочка из материалов III Алексеевского могильника (рис. 6, 14), которая также должна быть причислена к инструментам деревообработки, в сводной работе И.Б.Васильева не получила интерпретации. Автором раскопок она связывается с погребением № 17 (сильно скорченная левобочная адорация с завалом на грудь, северная ориентировка), что абсолютно идентично срубной обрядности, но аналогии предмету не найдены (Пестрикова В.И., 1979, с. 106). Не только по морфологии, но и по характеру заточки лезвия и, вероятно, по специфической функциональности это орудие отличается от широких тесел и желобчатых долот этого времени. Скорее всего, эта миниатюрная стамеска абсолютно эксклюзивна, возможно, ее изготовили вопреки действовавшим на тот момент стандартам для некой исключительной производственной операции, или же она сугубо вотивна.
В инвентарной выборке, адресованной лбищенскому комплексу, наиболее заметен топор колонтаевского типа из Царева кургана (рис. 6, 34). Примечательно, что из всей кладовой серии этого памятника, в целом интерпретированной в качестве «покровской», специалисты выделили это изделие, как не вписывающееся в критерий «покровска» и, возможно, связанное с выявленным здесь лбищенским комплексом керамики (Бочкарев В.С., Кузнецов П.Ф., 2003, с. 74). Примечательно, что подобные топоры маркируют также воронежские комплексы на Среднем Дону. Топор колонтаевского типа обнаружен, к примеру, в материалах Воргольского поселения (Пряхин А.Д., 1982, с. 121, рис. 40, 1). Но в целом их ареал гораздо более широк – от среднего Поднепровья и Донца до Нижнего Поволжья (Кореневский С.Н., 1976, с. 186-188). Наибольшее количество экземпляров выявлено в составе клада Скакун, отнесенного к кругу катакомбных древностей (Черных Е.Н., 1966, с. 62; он же, 1970, с. 115). Варианты подобных изделий типичны для полтавкинских и волго-донских катакомбных комплексов, ранее считавшихся позднеполтавкинскими (Качалова Н.К., 1983, с. 8-9).
Весьма интересна серия металлических украшений, которые выявлены вместе с керамикой лбищенского типа на памятниках «Пещера Братьев Греве» (рис. 6, 4-7), «Лбище» (рис. 6, 13), «Алексеевский III могильник» (рис. 6, 15-20), дюна «Человечья Голова» (рис. 6, 21-33).
Среди них подвески малых размеров, свернутые в 1,5 оборота, литые и желобчатые (рис. 6, 13, 32, 33), а также малые очковидные подвески (рис. 6, 27, 28) относятся специалистами к абашевскому ювелирному комплексу (Васильев И.Б., 2003, с. 110).
Крупные очковидные подвески (рис. 6, 4, 17, 24-26) и проволочные кольца с раскованной листовидной концовкой (рис. 6, 7) или спиральным щитком (рис. 6, 16) типичны для фатьяновско-балановских древностей (Крайнов Д.А., 1972, с. 161, 163). Эти же изделия, а также круглые слабовыпуклые и плоские бляшки с отверстиями (рис. 6, 5, 6, 18-20), «лунницы», кованые из овального в сечении дрота (рис. 6, 21-23), плоско раскованные подвески в 1,5 оборота (рис. 6, 15) более всего характерны для западных, так называемых «шнуровых» культур, в частности среднеднепровской и унетицкой (Васильев И.Б., 2003, с. 108).
Вполне обоснованным является предположение И.Б. Васильева о дериватном характере фатьяновских памятников, сложившихся на лесном направлении экспансии «шнуровых» культур. Эта дальняя миграция носителей «традиций боевых топоров» затронула также лежащую южнее широтную зону днепро-донецкой и доно-волжской лесостепи, повсюду маркируя местные пережиточно-энеолитические культурные комплексы характерными типами керамических орнаментов, типичными каменными изделиями (серпы, топоры), но в большей степени – оригинальными женскими украшениями (очковидные подвески, проволочные спирали с раскованными концовками, полусферические нашивные бляшки). В Поволжье эти события начались на вольском этапе, а своего максимума достигли на лбищенском. Параллельно сюда проникало влияние и других культуртрегеров, известных по данным археологии полтавкинско-катакомбными, абашевскими, бабинскими материалами.
Эти явления видоизменили традиционный поведенческий императив местных лесостепных племен (иванобугорские, вольские). Под влиянием мощных культурных диффузий формируются более активные группы (воронежская, вольско-катакомбная, лбищенская). Спокойная «затворническая» жизнь на высокорасположенных труднодоступных поселениях сменяется парадигмой освоения широких вмещающих пространств, и пестрые конгломераты постшнуровых и посткатакомбных культур хлынули в степи Волго-Уралья.
В археологическом отношении это пространство и теперь еще следует считать малоизученным, но по отдельным данным вполне объективным кажется предположение о тотальном характере освоения лесостепной, сухостепной и аридной зон Заволжья, Южного Приуралья, Северного Прикаспия и даже Каспийско-Аральского междуморья на рубеже эпох средней и поздней бронзы. Об этом свидетельствуют красноречивые комплексы, выявленные в глубинной степи на памятниках Чапаевка, Рунталь, Светлое Озеро (рис. 7, 1-6) (Жемков А.И., Лопатин В.А., 2007; они же, 2008), а также южно-уральские погребения Большого Дедуровского Мара и Тамар-Уткуля (рис. 7, 7-14) (Ткачев В.В., 2007).
В литературе два последних памятника традиционно относят к «вольско-лбищенскому» типу. Однако представляется, что здесь мы наблюдаем наиболее эклектичный сплав различных культурных традиций, соединившихся на острие самого дальнего вектора экспансии. Постшнуровой компонент здесь иллюстрирован крупными очковидными подвесками и лунницами (рис. 7, 8-10), позднекатакомбные и посткатакомбные черты отразились в наличии шильев с упорами (выделенными короткими черешками) и костяных пряжек гинчинского типа (рис. 7, 11-13). В данном контексте отметим прозвучавшее в литературе, очень важное предположение об участии в поликомпонентных процессах культурогенеза «волго-уральских» посткатакомбных групп, в основе развития которых просматриваются черты предкавказской раннелолинской культуры катакомбного круга (Мимоход Р.А., 2009-2010, с. 67-82). Здесь, возможно, следует ожидать выявление еще одного культурогенетического вектора, направленного из северо-восточного Предкавказья, через аридные пространства Северного Прикаспия – к южноуральским медно-рудным источникам. Время действия совпадает с лбищенским движением из лесостепи в том же направлении, и для нас особенно важно, что керамика из погребений Дедуровского Мара и Тамар-Уткуля в большей степени близка не вольской классике или лбищенским образцам, а сосудам «вольско-лбищенского» типа прикаспийских стоянок (рис. 7, 15-17) (Васильев И.Б. и др., 1986). Абсолютно идентичными их делают формы венчиков (утолщенные и скошенные наружу), а также орнаменты, набранные длинношаговыми зигзагами, которые придают декору диагональный характер.
Похожим образом организован орнамент токсанбайской керамики, выявленной на поселениях северо-восточного Устюрта (рис. 8, 1-6) (Самашев З. и др., 2009), правда, авторами исследований отмечены также воронежские черты в данном комплексе, и с этим следует согласиться. Примечательно, что в арсенале Токсанбая есть также знакомые нам ножи бабинского типа с округло раскованной пяткой черешка (рис. 8, 7).
Думается, что наряду с вольской, вольско-катакомбной и лбищенской культурными группами в едином блоке следует рассматривать и эту прикаспийскую группу памятников, объединяющую южноуральские погребения, поселения Токсанбая и дюнные стоянки Рын-Песков.
Вне всяких сомнений процессы трансформации воронежского, вольского, лбищенского субстратов на определнных этапах были связаны с активизацией доно-волжской абашевской культуры, а также с экспансиями позднекатакомбных (среднедонская, лолинская) и посткатакомбных культур, оставивших в регионе памятники круга «бабино – кривой луки». В это время наблюдается одна из пиковых фаз культурогенеза на широчайшей территории от Среднего Дона до Зауралья, распространяются комплексы бронзового оружия и колесницы, быстро формируются культуры, усиливающие активизацию политогенеза (Синташта, Потапово, Новый Кумак, Петровка, Покровск).
В сложении памятников покровского типа отразились драматические процессы взаимодействия, с неравнозначными долями участия, таких культур эпохи средней бронзы, как доно-волжская абашевская, воронежская, поздняя среднедонская катакомбная, вольская, лбищенская, бабинская. В ходе становления и развития покровский комплекс, в котором доминируют генетические признаки абашевской культуры, сосуществует и взаимодействует с поздними абашевско-воронежскими, бабинскими, потаповскими, синташтинскими, криволукскими комплексами.
О том, насколько разнообразны и порой причудливы были процессы формирования комплексов покровского типа, свидетельствует совсем небольшой микросрез материалов этого времени, который приводится в завершение представленной работы. На сосуде из покровского погребения 7 Смеловского могильника (рис. 8, 8) совместились черты абашоидности (колоколовидная форма, примесь раковины) и типично вольский декор, построенный узкими зонами, с разделительной линией (Лопатин В.А., 2010, с. 200, рис. 4, 9). В комплексе уже упомянутого кургана в Усть-Грязнухе представлены уникальнейшие раннепокровские сосуды с воронежскими и вольскими признаками, баночный сосуд предположительно посткатакомбного (криволукского) типа, фаянсовые бусы и керамическая пронизка – подражание кавказскому лепестковому бисеру (рис. 8, 9-20) (Дремов И.И., Семенова И.В., 1999). Сосуд из разрушенного могильника у с. Терновка 2 Энгельсского района Саратовской области демонстрирует покровские признаки (расчесы, внутреннее ребро), бабинский элемент (подтреугольный валик) и вольскую манеру орнаментации узкими зонами (рис. 8, 21). Этот ряд примеров яркой эклектики волго-уральского культурогенеза, в ходе которого формируется покровский культурный тип, можно продолжить, если препарировать давно известные и опубликованные материалы, воспринимаемые в контексте устоявшихся концепций.
Различающиеся по содержанию, но ориентированные в одном направлении векторы этих активных взаимодействий и быстро сменяемых процессов становления новых культурных групп, уже в рамках позднего бронзового века, к середине II тыс. до н.э., приводят к формированию своеобразных, но единых в культурно-историческом контексте локальных вариантов срубной культуры.
Литература
Археология Украинской ССР. Киев: Наукова Думка, 1985. Том 1.
Баринов Д.Г. Новые погребения эпохи средней бронзы в Саратовском Заволжье // Охрана и исследование памятников археологии Саратовской области в 1995 году. Саратов, 1996. Вып. 1.
Березанская С.С., Отрощенко В.В., Чередниченко Н.Н., Шарафутдинова И.Н. Культуры эпохи бронзы на территории Украины. Киев: Наукова Думка, 1986.
Бочкарев В.С., Кузнецов П.Ф. Царев Курган. Каталог археологической коллекции // Древности Самарского края. Самара, 2003.
Бочкарев В.С. Волго-Уральский очаг культурогенеза эпохи поздней бронзы // Культурогенез и древнее металлопроизводство Восточной Европы. СПб, 2010.
Братченко С.Н. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы. Киев, 1976.
Братченко С.Н. Донецька катакомбна культура раннього етапу. Ч. I, II. Луганськ, 2001.
Васильев И.Б. «Загадочная» керамика // Самарская Лука в древности. Краеведческие записки Куйбышевского областного музея краеведения. Куйбышев, 1975. Вып. III.
Васильев И.Б., Колев Ю.И., Кузнецов П.Ф. Новые материалы бронзового века с территории Северного Прикаспия // Древние культуры Северного Прикаспия. Куйбышев, 1986.
Васильев И.Б., Матвеева Г.И., Тихонов Б.Г. Поселение Лбище на Самарской Луке // Археологические исследования в Среднем Поволжье. Куйбышев, 1987.
Васильев И.Б., Кузнецов П.Ф., Семенова А.П. Потаповский курганный могильник индоиранских племен на Волге. Самара: изд-во «Самарский университет», 1994.
Васильев И.Б. Вольск-Лбище – новая культурная группа эпохи средней бронзы в Волго-Уралье // Абашевская культурно-историческая общность: истоки, развитие, наследие. Чебоксары, 2003.
Дремов И.И. Грунтовые могильники эпохи средней бронзы Белогорское I, II // Охрана и исследование памятников археологии Саратовской области в 1995 году. Саратов, 1996.
Дремов И.И. О планиграфии и стратиграфии погребений конца средней – начала поздней бронзы степного Поволжья // Эпоха бронзы и ранний железный век в истории древних племен южнорусских степей. Саратов: изд-во СГПИ, 1997.
Дремов И.И., Семенова И.В. Раскопки кургана на границе Энгельсского и Советского районов // Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 1997 году. Саратов, 1999. Вып. 3.
Дремов И.И., Тихонов В.В., Тупалов И.В. Курган у с. Широкий Карамыш с покровскими и катакомбными признаками // Археологическое наследие Саратовского края. Вып. 6. Саратов, 2005.
Жемков А.И., Лопатин В.А. Курганы Малого Карамана (по материалам раскопок 1983 года) // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 2007. Вып. 5.
Жемков А.И., Лопатин В.А. Курганный могильник у с. Светлое Озеро в степном Заволжье // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 2008. Вып. 6.
Зайковский Б.В. Еще одно погибшее городище // Труды СУАК. Саратов, 1914. Вып. 31.
Качалова Н.К. О локальных различиях в полтавкинской культурно-исторической общности // АСГЭ, 24. Л., 1983.
Кияшко А.В. Культурогенез на востоке катакомбного мира. Волгоград, 2002.
Кореневский С.Н. О металлических топорах Северного Причерноморья, Среднего и Нижнего Поволжья эпохи средней бронзы // СА, 1976. № 3.
Крайнов Д.А. Древнейшая история Волго-Окского междуречья. М., 1972.
Кривцова-Гракова О.А. Бессарабский клад. М., 1949.
Кузьмина О.В., Михайлова О.В., Фадеев В.Г. Новые раскопки Уваровского курганного могильника // Абашевская культурно-историческая общность: истоки, развитие, наследие. Чебоксары, 2003.
Либеров П.Д. Племена Среднего Дона в эпоху бронзы. М., 1964.
Лопатин В.А. Срубные поселения степного Волго-Уралья. Саратов: изд-во СГУ, 2002.
Лопатин В.А. Смеловский могильник: модель локального культурогенеза в степном Заволжье (середина II тыс. до н.э.). Саратов, 2010.
Малов Н.М. О «загадочной» керамике вольского типа // Проблемы эпохи бронзы юга Восточной Европы. Тезисы докладов. Донецк, 1979.
Малов Н.М. Погребения покровского типа степной и лесостепной Евразии // Теория и методика исследований археологических памятников лесостепной зоны: тез. докл. науч. конф. Липецк, 1992. С. 130-132.
Малов Н.М. Погребения покровской культуры с наконечниками копий из Саратовского Поволжья // Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 2001 году. Саратов, 2003. Вып. 5.
Малов Н.М., Сергеева О.В., Ким М.Г. Материалы вольского культурного типа среднего бронзового века Нижнего Поволжья с эпонимного поселения // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 2009. Вып. 7.
Малов Н.М., Сергеева О.В. Поселения эпохи средней бронзы Нижнего Поволжья, Волго-Донского и Волго-Уральского междуречья // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 2010. Вып. 8.
Малышев А.Б. Исследования Алексеевского городища в 2006 году // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов, 2008. Вып. 6.
Мимоход Р.А. Погребения финала средней бронзы в Волго-Уралье и некоторые проблемы регионального культурогенеза // Донецький археологiчний збiрник. Донецьк, 2009-2010. № 13/14.
Мышкин В.Н., Турецкий М.А., Хохлов А.А. Курганный могильник Полудни II // 40 лет Средневолжской археологической экспедиции. Краеведческие записки. Самара, 2010. Вып. XV.
Орехов В.Ф. Разведки на месте погибшего городища в меловом карьере «Попово Блюдце» в г. Вольске Саратовской губернии в 1927 г. // Архив ИИМК РАН. Ф. 2, оп. 1/1927. Д. № 89.
Пестрикова В.И. Фатьяновский могильник на севере Саратовской области // Древняя история Поволжья. Т. 230. Куйбышев, 1979.
Пряхин А.Д. Поселения катакомбного времени лесостепного Подонья. Воронеж, 1982.
Самашев З., Ермолаева А.С., Лошакова Т.Н. Поселения токсанбайского типа на Северо-Восточном Устюрте // Проблемы изучения культур раннего бронзового века степной зоны Восточной Европы. Оренбург, 2009.
Сергацков И.В. Погребения эпохи бронзы I Барановского могильника (раскопки 1987-1988 гг.) // Древности Волго-Донских степей. Волгоград, 1992. Вып. 2.
Синицын И.В. Археологические исследования в Саратовской области и Западном Казахстане // КСИИМК, 1952. Вып. 45.
Скарбовенко В.А. Погребальный комплекс начала эпохи поздней бронзы Владимировка II // Вопросы археологии Поволжья. Самара, 2006.
Спицын А.А. Саратовские стоянки медного века // Труды ИСТАРХЭТ. Ч. 1. Саратов, 1923. Вып. 34.
Ставицкий В.В. Екатериновское поселение бронзового века на р. Сура и проблема происхождения вольско-лбищенских древностей // Археологические памятники Оренбуржья. Оренбург, 2004. Вып. VI.
Степанов П.Д. Вольское городище // Труды СОМК. Саратов, 1956. Вып. 1.
Ткачев В.В. Заключительный этап эпохи средней бронзы в степном Приуралье. Челябинск, 2006.
Ткачев В.В. Степи Южного Приуралья Западного Казахстана на рубеже эпох средней и поздней бронзы. Актобе, 2007.
Формозов А.А. Каменный век и энеолит Прикубанья. М., 1965.
Цимиданов В.В. Доно-Волжская абашевская культура и памятники покровского типа: к проблеме соотношения // Древности Евразии: от ранней бронзы до раннего средневековья. Памяти Валерия Сергеевича Ольховского. М., 2005.
Черных Е.Н. История древнейшей металлургии Восточной Европы. М., 1966.
Черных Е.Н. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья. М., 1970.
Юдин А.И. Катакомбные поселения эпохи средней бронзы в степном Заволжье // Нижневолжский археологический вестник. Волгоград, 2003. Вып. 6.
Юдин А.И., Матюхин А.Д. Раннесрубные курганные могильники Золотая Гора и Кочетное. Саратов, 2006.
Археологическое наследие Саратовского края. Вып. 10. 2012. К оглавлению