Решение чрезвычайно сложных и гипотетических задач социоархеологии, историко-культурной интерпретации и реконструкции, как правило, происходит на позднем заключительном этапе процедуры кабинетного исследования. Однако в определении его границ, содержания и задач мнения теоретиков археологии расходятся. Это связано с различным пониманием и трактовкой предмета археологии, археологической культуры, системной классификации, социологических и археологических понятий, а также историзма в археологии.
Известно, что степень достоверности социоархеологических интерпретаций и реконстукций самым существенным образом связана с используемой культурно – хронологической моделью. Культурно – хронологические схемы периодизации срубных древностей существенно изменялись и корректировались на протяжении всего времени их изучения. Это, соответственно, отражалось и на социокультурном моделировании.
Особое место социоархеология стала занимать в отечественной археологии позднего бронзового века, начиная с рубежа 1920-1930-х годов. Тогда же П.С. Рыковым была предложена первая схема периодизации культур бронзовой эпохи Нижнего Поволжья. Основываясь на разработках В.А. Городцова, выделившего срубную и хвалынскую культуры, П.С. Рыков включил погребения покровского типа (стадии С и Д) не в срубную, а в хвалынскую или срубно-хвалынскую культуру (Сагайдак В.И., 1971, 1979, 1989; Малов Н.М., 1978, 1983, 1986, 1996). П.С. Рыков верно определял линии синхронизации для Покровских погребений с копьями, основываясь на сходстве наконечников Сейминского могильника и Бородинского клада (Бессарабско-Сейминское влияние). В целом, схема П.С. Рыкова была поддержана А.М. Тальгреном (Tallgren A.M., 1926. 38). Саратовский профессор верно подметил культурно-хронологическое своеобразие и особенности покровских памятников, полагая, что в последующем данную схему, носившую не окончательный характер, можно будет уточнить, но сделать этого он не успел, по известным обстоятельствам.
Общественно-экономическая структура поволжских культур срубной эпохи рассматривалась П.С. Рыковым как комплексное скотоводческоземледельческое и патриархальное общество (отцовский род) времени его окончательного разложения и перехода к соседской территориальной общине. По мнению П.С. Рыкова, для общества, оставившего Покровские курганы, присущи: погребения вождей и знаки власти; черты частной собственности мужчин на скот; патриархальное рабство и межгрупповое разделение труда; миграции; обособление семьи; широкий обмен бронзовыми предметами и сырьем; выделение более состоятельных людей, для которых создавали большие курганы, с пышным погребальным ритуалом и значительным военным инвентарем индивидуального пользования; одинаковое стадиальное развитие с андроновской культурой.
В эти же годы в ГАИМК формируется иной концептуальный подход, чем у В.А. Городцова, В.В. Гольмстен и П.С. Рыкова, в культурно-хронологической и социокультурной оценке скорченных погребений северного Причерноморья, Подонья и Поволжья. Основой для этого нового подхода послужила яфетическая теория лингвистической школы Н.Я. Марра. В 1930-е годы схема В.А. Городцова подвергалась резким нападкам со стороны А.П. Круглова, Г.В. Подгаецкого, В. И. Равдоникаса. Несмотря на это, П.С. Рыков сумел сохранить методическую четкость в изучении археологических источников. Поэтому многие интересные выводы и наблюдения исследователя не потеряли своего значения и сейчас (Мерперт Н.Я., Шилов В.П., 1989).
При оценке социокультурных и культурно-хронологических построений П.С. Рыкова, сторонники яфетической теории не могли обойти стороной периодизацию культур бронзового века (ямная, катакомбная, срубная), разработанную его учителем В.А. Городцовым. Все многочисленные курганы со скорченными костяками, разделенные В.А. Городцовым на “четыре хронологических группы” (ямные, катакомбные, срубные и погребения в насыпи), В.И. Равдоникас отнес к одной кимерской “яфетической” стадии родового общества (Равдоникас В.И., 1932, с. 45-50). В “яфетиделогическом понимании”, “кимеры” не сложившаяся народность: мелкие, плохо связанные друг с другом полуоседлые матриархальные родовые группы, занимавшиеся мотыжным земледелием, пастушеским скотоводством и охотой (Равдоникас В.И., 1932, с. 41).
Попытки выявить неравенство в доклассовых обществах тогда резко критиковались: “Думается, что В.В. Гольмстен ослепил блеск золота Майкопского кургана. Ослепил потому, что только в ослеплении можно искать политические центры в Причерноморье в эпоху скорченных костяков…Изложенные мотивы заставляют нас полностью отказаться от концепции В.А. Городцова – В.В. Гольмстен и настаивать на изложенной выше концепции матриархально-родовой, коммунистической структуры кимерского общества северного Причерноморья” (Равдоникас В.И., 1932, с. 58, 61). Критики отмечали, что в “кимерском” обществе: “И производство и потребление были коммунистическими, частная собственность играла незначительную роль и ограничивалась личной собственностью на немногие предметы личного обихода и вооружения, не распространяясь на средства производства. Этим и объясняется бедность и однообразие могильного инвентаря в курганах со скорченными погребениями” (Равдоникас В.И., 1932, с. 53). Кроме того, В.И. Радоникас писал: “О поселениях Самарского района, связанных с т.н. Хвалынской культурой (излишний, может быть, термин для разновидности такой же кимерской культуры скорченных погребений отличающихся только формой керамики)…” (Равдоникас В.И., 1932, с. 51).
Культурно-хронологические построения П.С. Рыкова воспринимались ленинградскими археологами, как видоизмененный вариант резко критикуемой “миграционной” схемы В.А. Городцова. Они считали, что эта схема еще не утратила своей “доброкачественности для некоторых, преимущественно провинциальных археологов” (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1936, с. 10-13). Несомненно, что “столичный” эффект, централизация имели очень существенное значение и тогда (Клейн Л.С., 1993, с. 11). Однако нельзя согласиться с тем, что в провинции была только “жалкая горстка археологов”. Археологическая наука развивалась не только в “столицах”, но и в “нижневолжской провинции”.
Процессы революционной “перестройки” и становления “советской археологии на позиции научного историзма, вооружение ее методологией марксизма-ленинизма” (Пряхин А.Д., 1984, с. 9-13), не обошли стороной уже сложившиеся провинциальные региональные научные школы и центры. В вузовских и краеведческих научных центрах радикальная методологическая “перестройка” исторической науки и музейного дела протекали не только в виде исключительно “творческого процесса”. П.С. Рыков был лидером научной археологической школы в СГУ, которую к концу 1930-х гг. ликвидировали в результате целенаправленных доносов и последовавших за этим репрессий (Малов Н.М., 1999а; Малов Н.М., 2000).
В связи с критикой схемы В.А. Городцова, на которой базировались новые разработки В. В. Гольмстен и П.С. Рыкова, среди почти единственных работ, написанных с позиции марксистско-ленинской методологии, приводилось исследование В.И. Равдоникаса (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1936, с. 13), хотя В.И. Равдоникас реконструировал “кимерское” общество как матриархальные родовые группы, что противоречило выводам, к которым А.П. Круглов и Г.В. Подгаецкий пришли в своем исследовании.
Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 2001 году. Вып. 5. К оглавлению.