Сейчас практически все исследователи признают реальное существование памятников покровского типа, но расходятся в вопросе об их культурной принадлежности. Большинство российских археологов отличают покровские комплексы визуально, и “их известная самобытность очевидна” (Матвеев Ю. П., 1999, с. 69). Это обусловлено причинами различного характера, существенно влияющими на степень достоверности социокультурного моделирования. Поэтому покровская проблема и служит предметом дискуссий.
Одни археологи продолжают постулировать, что памятники покровского типа относятся к срубной культуре, хотя и имеют “абашевские элементы”. В свое время тезис о двух линиях развития, одну из которых мы назвали “покровской”, а другую “срубной”, был предложен нами в докладе, прочитанном в Самаре (1982), а также на одних из Рыковских чтений. Развивали мы также его в целом ряде публикаций. Сейчас некоторые исследователи интерпретируют покровские памятники как синхронные раннесрубным, но отражающими иную “покровскую линию развития”, сформировавшуюся на так называемой “потаповской основе”. Другую линию развития, которую некоторые самарские, волгоградские и саратовские исследователи обычно выводили из полтавкинских и катакомбных древностей, стали именовать “бережновской”. При этом ряд самарских исследователей признает, или ранее доказывали, ведущую роль доно-волжской абашевской культуры в сложении срубных, а фактически, в сложении покровских древностей Поволжья. Некоторые саратовские и волгоградские авторы, считающие покровские памятники срубно-абашевскими, синхронными раннесрубному “бережновскому типу”, т. е. образовавшимися в результате контактов срубной и абашевской культур, полностью отрицают роль абашевских древностей в сложении срубной культуры степного или Нижнего Поволжья. Они выводят “бережновские древности” из “синташтинско-аркаимских” или “потаповских” и катакомбных памятников. В конечном итоге, сторонники включения покровских памятников в число срубных не придают им существенного значения в формировании срубной культуры Нижнего Поволжья и Волго-Уральского очага культурогенеза. С таким культурно-хронологическим подходом в оценке памятников покровского типа мы не можем согласиться, поскольку этому противоречат итоги историографического анализа проблематики, серия радиоуглеродных дат, немногочисленные стратиграфические наблюдения, а также результаты систематизации покровских, срубных и хвалынских валиковых комплексов Нижнего Поволжья.
Другие археологи, наоборот, продолжают включать “покровские памятники с абашевскими элементами” в поздний этап доно-волжской абашевской культуры, на основе которой, якобы, и “сформировалась срубная культурно-историческая общность” (А.Д. Пряхин, 1996, 1997; В.С. Горбунов, 1996; Отрощенко В.В., 1998; В.И. Беседин, Ю.П. Матвеев, 1999 и др.). Имеющиеся существенные различия в абашевской и срубной керамике не смущают сторонников данной концепции. Определять культурную принадлежность погребений покровского типа как позднюю доно-волжскую абашевскую нисколько не мешает и то, что в них присутствует не абашевская, а “пресловутая срубная поза” (Матвеев Ю. П., 1999. С. 67). В противном случае сторонникам данной точки зрения придется признать значимость Волго – Уральского очага культурогенеза эпохи бронзы, а также то, что именно покровская культура, а не доно-волжская абашевская, является одной из основ сложения срубной культурно-исторической области. При этом исследователи этой группы являются приверженцами гипотезы линейного типа, постулируя “ непрерывную генетическую преемственности”, или “перманентную эволюционную трансформацию культурных традиций” от абашевской к срубной культуре, через покровские памятники.
С этой целью В.В. Отрощенко даже переименовал “покровскую культуру”, выделяемую нами, в “покровскую срубную культуру” (Отрощенко В.В., 1997; Отрощенко В.В., 2001). В связи с этим, позволю себе подчеркнуть, что постановка авторитетным украинским исследователем вопроса о выделении такого “новообразования”, как “покровская срубная культура”, представляется глубоко ошибочным заблуждением и концептуальным тупиком. Суть новаций киевского археолога состоит не столько в инициативе терминологического толка, сколько в произвольно модернизированной периодизации Н.К. Качаловой, против которой В.В. Отрощенко ранее неоднократно выступал и в очень резкой форме.
Позволю себе напомнить, что на “Рыковских чтениях” Н.К. Качалова отказалась от термина “бережновский горизонт”, но это не нашло отражение в публикациях. Поводом для этого послужило открытие так называемых потаповских памятников и постановка вопросов о выделении памятников покровского типа и покровской археологической культуры. После этого Н.К. Качалова отмечала, что на заключительной фазе существования полтавкинской общности к моменту появления в Поволжье потаповских и покровских памятников оформился сложный культурный субстрат (Качалова Н.К., 1993, с. 76-77). По мнению Н.К. Качаловой, в потаповских комплексах фиксируется полтавкинская обрядность, встречаются типично поздние полтавкинские сосуды, набор культурно конгломератной керамики, представляющий собой механическое соединение характерных образцов синташтинско-петровской, полтавкинской и “абашоидной” глиняной посуды. Ранние же покровские памятники, по заключению Н.К. Качаловой, одновременны с поздними полтавкинскими, содержат специфичную “гибридную” керамику, сочетающую полтавкинские и покровские черты.
В этой ситуации В.В. Отрощенко использует тезис, предложенный, но не доказанный, Е.П. Мыськовым, и достаточно произвольно переименовывает “бережновский горизонт” в “бережновский тип” (Отрощенко В.В., 1993), хотя о “бережновском типе” памятников, в понимании В.В. Отрощенко и Е. П. Мыськова, до сих пор нет специальных работ, обосновывающих их отличительные признаки. Пока что, в отличие от покровских, так называемый “бережновский тип” не столь визуально узнаваем. Скорее всего, это не особый археологический тип, а обрядовая группа срубных захоронений. Что она отражает, еще предстоит выяснить.
Таким образом, суть новаций В.В. Отрощенко свелась к тому, что: погребения “бережновского горизонта” с восточной ориентировкой исследователь стал называть “бережновским типом”, а погребения, выделенные нами в качестве “покровского типа” или “покровской культуры”, переименовывает в “покровскую срубную культуру”. При этом, результаты достаточно обоснованной аналитической исследовательской процедуры, базирующейся на классификации и типологическом анализе всех артефактов срубной культурно-исторической области Поволжья, в том числе и памятников “покровской срубной культуры”, не были представлены В.В. Отрощенко в опубликованом виде. Поэтому создается впечатление, что основой теоретической базой для “бережновской и покровской срубных культур” для В.В. Отрощенко послужили стратиграфические горизонты Бережновских могильников Н.К. Качаловой, а также работы по памятникам покровского типа и покровской культуре российских исследователей.
Неслучайно, что и ареал распространения “покровской срубной культуры” совпадает с “покровской культурой”, реконструируемой нами (Отрощенко В.В., 1977, с. 71). При этом В.В. Отрощенко “ошибается”, считая, что: “Главное расхождение заключается в том, что саратовский исследователь относит к покровской культуре только ранний пласт памятников, содержащих так называемые “абашевские” элементы, прежде всего в керамике. Покровская же срубная культура охватывает все срубные памятники очерченного ареала, как ранние, так и развитые” (Отрощенко В.В., 1977, с. 71). В данном случае исследователь искажает характеристику покровской культуры и памятников покровского типа, представленную в наших публикациях. Выделяя покровский тип памятников и покровскую археологическую культуру, мы неоднократно отмечали, что “абашоидный” репер был далеко не единственным. При этом мы отмечали, что истоки некоторой покровской керамики (с внутренним уступом на венчике) связаны с волго-донской катакомбной, а не с доно-волжской абашевской, культурой. Памятники покровского типа и покровской археологической культуры обладают гораздо большим набором присущих им схожих элементов обряда, категорий и типов инвентаря, отличающих их как от абашевских, так и от собственно срубных захоронений (Малов Н.М., 1993, с. 83-84). В.В. Отрощенко не опубликовал результатов собственной систематизации поволжских памятников покровского типа, а также аргументированных возражений аналитического характера, опровергающих наши построения.
Предлагая термин “покровская срубная культура”, киевский исследователь фактически возвращается к тем старым подходам, когда “срубный этап именовали покровским”. Это противоречит культурно – хронологическим и классификационным параметрам конкретной археологической систематики. Историографический анализ показывает, что никто из исследователей не обосновал правомерность отнесения памятников покровского типа (стадии С и Д по П.С. Рыкову) к срубной культуре или конкретному ее локальному варианту, основываясь на типологическом анализе и классификации категорий материальной культуры. Не смог этого доказать и В.В. Отрощенко. Следует согласиться с исследователями, справедливо считающими, что предложение В.В. Отрощенко о выделении “покровской срубной культуры” изложено слишком тезисно, и абсолютно неясно, что же автор включает в это новообразование (Матвеев Ю.П., 1999, с. 60).
Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 2001 году. Вып. 5. К оглавлению.