Не исключено, что с данными материалами уместно связывать некоторые предметы, обнаруженные в слое и не имеющие отношения к жилищам. Это фрагменты литейных форм, обломок изложницы для отливки бронзолитейного сырья, целая изложница, происходящая из музейных фондов, а также одно из бронзовых обоюдоострых шильев (рис. 9, 8, 11, 7, 6, 5).
Фрагмент другой формы более загадочен (рис. 9, 8). Очевидно лишь, что ячейка этой формы неглубока. В ней отливали нечто листовидное, и, судя по соотношению краев самой формы и контура ячейки, скорее всего, это мог быть косарь. Подобные односторонние формы, причем, для изготовления двух, и даже трех косарей так же широко представлены на Мосоловском поселении (Пряхин А.Д., Саврасов А.С., 1989, с. 57-58).
Сожалея об утрате столь ценного материала из-за разрушений значительной части памятника, следует отметить, что и эта информация отчасти восполняет известный пробел в развитии наших знаний о становлении ремесла и, в частности, металлообработки у скотоводческих племен Нижнего Поволжья в эпоху поздней бронзы. На карте Нижнего Поволжья все еще очень мало пунктов, где отмечены следы местного придомного, или, что еще реже, специализированного металлообрабатывающего ремесла. По- этому находки из Мартышкино представляются весьма немаловажными в обсуждении вопроса о роли нижне-волжского металлургического очага в развитии культур позднего бронзового века. В совокупности с керамической коллекцией срубного типа, этот материал, в культурно-хронологическом отношении, является основой всего интересующего нас горизонта. Именно на срубных памятниках несколько позже вырастают комплексы, характеризующие завершение эпохи бронзы.
Процесс грядущих перемен в плавном развитии срубной культуры отразился в материалах постройки № 3, которая представляла собой сооружение полуземляночного типа с каркасно-столбовой конструкцией кровли (рис. 1, 3).
По расположению сохранившихся столбовых ям трудно судить о полной конструкции каркаса. Очевидно лишь, что здесь был контурный обвод опор, несколько удаленный от грунтовых бортов котлована. Это предполагало, во-первых, отсутствие стен надстройки, а во-вторых, — падение скатов кровли непосредственно на грунт.
В центре жилища зафиксирован очаг открытого типа – простая яма округлой формы диаметром 0,75 м, заполненная прокаленным грунтом, мелкими углями и золой. К нему тяготеет система приочажных корчаг, сосудов и ям различного назначения. Сосуды зафиксированы в виде неполных развалов. Одна из корчаг, расположенная у восточного края очага, была углублена в грунт на 10 см. С южной стороны к очагу вплотную примыкало сооружение из плотного скопления костей животных – вымостка овальной формы размерами 1,8 х 1,3 м. Такое же столообразное сооружение, но из материкового грунта, зафиксировано в северной части постройки. Различные столообразные сооружения, чаще всего вырубленные в материковом грунте, обособленные или пристенные варианты, нередко упоминаются при описании внутренних интерьеров построек полуземляночного типа. Распространены, в основном, две трактовки их функциональности. Согласно одной, пристенные грунтовые возвышения в жилищах рассматриваются как спальные нары (Синицын И.В., 1969, с. 197). По другой версии, обособленные столообразные возвышения из грунта, камней или костей являлись домашними жертвенниками – святилищами, что подтверждалось определенными артефактами (Березанская С.С., 1990, с. 86-87). Высказывалась также точка зрения, в соответствии с которой грунтовое возвышение, тяготеющее к очагу, как отмечено, например, в постройке Трумбицкого поселения, могло быть почетным местом глав семейства, что исторически соответствовало укладу большесемейной общины с элементами патриархальной геронтократии (Лопатин В.А., 1995). Представляется, что все высказанные мнения имеют право на существование. Видимо, при той или иной трактовке важно учитывать индивидуальные особенности объекта, соотношение элементов внутреннего интерьера, наличие признаков сакрализации, придомного ремесла или хозяйственно-бытового блока, удаленность от источника света и тепла и тп. В частности, грунтовое возвышение в нашей постройке достаточно удалено от очага. Оно тяготеет к группе ям, сосредоточенных в северо-западном углу жилища, а ближе всех — к загадочной яме, в которой выявлены два столбовых углубления, расположенных по линии «север-юг». На дне обнаружен обломок рогового стержня (рис. 9, 2), а над ямой, на уровне ее материковых краев, зафиксирована вымостка из мелкого опочного щебня, которая по форме напоминает фаллоид – характерную продолговатую фигуру, ориентированную с запада на восток (рис. 1, 3). Если рассматривать данную часть жилища как домашнее святилище, то предположительно можно считать грунтовое возвышение между северной стенкой постройки и загадочной ямой — жертвенником, возле которого, кстати, обнаружен один из признаков возможных подношений – развал сосуда, в котором могла помещаться жертвенная пища.
Сложно судить о специализации домашних святилищ. Этот вопрос не разработан и ждет своего исследователя. По-видимому, придомные культы были разнообразны. В эпоху становления раннего теизма объектов поклонения было множество, порой их воплощения были весьма неожиданными и причудливыми, а их чудодейственные свойства всегда было полезно обратить на службу почитателей при посредстве различных магических действий. Одним из множества домашних верований, отправление которого подтверждается археологически, был фаллический культ, широко распространенный в патриархальных обществах как обрядность, направленная на увеличение плодородия в земледелии и скотоводстве. Если считать комплекс из Мартышкино посвящением данной идее, то это уже второй случай в материалах эпохи поздней бронзы Волго-Уралья. Аналогичный объект исследован на срубном поселении Чесноково в северо- западном Казахстане, где центром домашнего святилища был каменный вотивный фаллоид, вкопанный вертикально в грунт, в южном углу жилища (Памятники срубной…, 1993, с. 197-199, табл. 67-69).
Возвращаясь к устройству самой постройки, небезынтересно отметить, что ее сооружение было приурочено к естественному рельефу местности. Строители выбрали небольшой овражек на краю террасы и просто расширили его края на месте будущего котлована. При этом естественная глубина овражка несколько превышала нужный уровень пола жилища, поэтому его обитатели были вынуждены забутовать зияющую промоину вязким глинистым грунтом, возможно, с иловой присадкой, а на забутовке был устроен очаг (рис. 1, 3).
Эта постройка наиболее близка жилищу № 1 из Смеловки, поселения финальной бронзы, расположенного неподалеку, на противоположном берегу Волги, несколько выше по течению, в Энгельсском районе Саратовской области (Памятники срубной…, 1993, с. 181, табл. 51, II). Несмотря на неполную сохранность нашего сооружения, очевидно их сходство в очертаниях котлованов, в способах возведения кровли, в расположениях очагов, и даже широтные ориентировки продольных параметров также совпадают. Этот функциональный тип выведен как однокамерные, чисто жилые сооружения прямоугольных форм, характерные именно для Поволжья и, возможно, развивавшие местную традицию домостроения, восходящую к более раннему комплексному, хозяйственно-жилому типу (Лопатин В.А. 1992, с.72). Они появляются именно на финале бронзы, как результат эволюции по линии выведения за пределы жилья всех хозяйственно-производственных помещений. В этой же группе находятся широко известные Сусканское (Мерперт Н.Я., 1958, с. 116, рис. 13) и Осинов-Гайское (Синицын И.В., 1969; Лопатин В.А., 1992, с. 63, рис. 5, 3) жилища.
Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 2001 году. Вып. 5. К оглавлению.