Сопредельность поволжского и уральского регионов предполагает наличие культурных контактов между неолитическим населением в той или иной мере. Всеми исследователями уже с 60-х годов прошлого века отмечались черты сходства в неолитической керамике Поволжья и Урала. Однако немногочисленность имевшихся материалов не позволяла провести детальные сравнения. По мере накопления источников стали отмечаться параллели в культурных признаках между конкретными культурами Нижнего Поволжья (джангарской, орловской, каиршакской) с одной стороны и боборыкинской, кошкинской и козловской культурами Зауралья с другой – общие элементы в конструкциях жилищ, орнаментации и формах сосудов, преобладание пластинчатой техники расщепления кремня, что давало возможность говорить о проблеме прямых или опосредованных культурных контактов между населением этих регионов, и формировании нескольких зауральских культур при участии населения Нижнего Поволжья и Средней Азии (Кольцов П.М., 1984; Ковалева В.Т., 1989; Юдин А.И., 1999).
В настоящее время источниковая база значительно пополнилась материалами новых исследованных памятников, публикациями материалов предыдущих лет раскопок, а также сериями радиокарбонных дат. Появилась возможность сравнения материалов по отдельным этапам неолита и провести синхронизацию культур.
После полной публикации материалов боборыкинской культуры и ее развернутой характеристики (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010), уточнения культурно-хронологических позиций кошкинской и козловской культур, картина взаимодействия с орловской культурой подверглась значительным уточнениям и корректировке.
Полученные абсолютные даты позволили более конкретно соотнести орловскую культуру с неолитом Зауралья. Время существования орловской культуры определено в интервале с конца VII до начала V тыс. до н.э. На базовом памятнике – Варфоломеевской стоянке датировки располагаются так: слой 3 – 6200-5900 ВС; слой 2 Б – 6200-5700 ВС; слой 2 А – 5600-5200; слой 1 – 5400-4800 ВС (Юдин А.И., 2014).
Датировка зауральского неолита практически совпадает и укладывается в рамки VI-V тыс. до н.э. Он условно разделен на два этапа: ранний неолит – конец VII-VI тыс. до н.э. (cal. BC), связанный с кошкинской и козловской гончарными традициями, и поздний неолит – V тыс. до н.э. (cal. BC), представленный сосуществующими полуденско-гребенчатой и басьяновско-боборыкинской традициями. (Мосин В.С., 2015).
Радиокарбонные даты показывают, что два нижних слоя Варфоломеевской стоянки (1 и 2 Б), а также частично слой 2 А синхронны кошкинской и козловской культурам, а 2 А и верхний слой – боборыкинской. Исходя из этого и следует проводить конкретные сопоставления и искать истоки аналогий, сравнивая раннюю орловскую культуру с кошкинской и козловской, и позднюю орловскую – с боборыкинской культурой Среднего Зауралья.
Сопоставим керамические комплексы орловской и кошкинской культур. К числу общих черт можно отнести наличие небольшого числа плоскодонной керамики в кошкинских комплексах. Сходство проявляется в профилировке, наличии орнамента по нижнему краю венчика и дну (ср.: Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008а, с. 88, рис. 11, 6; с. 101, рис. 20, 7, 8 и Юдин А.И., 2004, с. 55, рис. 35, 5, 11, 15) (рис. 1, 1-12; 2, 1-9).
Однако в целом, форма днищ керамики Варфоломеевки отличается практически полной плоскодонностью (рис. 3, 1, 2, 5-7), за исключением нескольких круглодонных чаш (рис. 3, 3, 4). Тогда как для кошкинских комплексов характерно преобладание остродонных и округлодонных сосудов (рис. 4, 1-6). Обнаруживается совпадение в расположении орнамента – в обеих культурах большинство сосудов декорировано только под венчиком, но встречаются полностью орнаментированные и без орнамента. Совпадают и преобладание линейно-волнистого (в орловских памятниках в большинстве случаев линия-зигзаг) орнамента, выполненного в прочерчено-накольчатой технике. Однако и здесь различий больше, чем сходства: на кошкинской керамике намного меньше орнаментальных композиций, а среди орловской – отсутствуют сосуды, орнаментированные по внутренней поверхности до дна (напр.: рис. 4, 3).
Керамические комплексы сближает наличие внутренних наплывов по венчику. На Варфоломеевке это хронологический признак, так как стратиграфически прослежено развитие от небольших неорнаментированных наплывов к массивным, с несколькими элементами орнамента, иногда даже более сложного в своих построениях, чем на внешней поверхности сосуда. В верхнем слое генезис завершается исчезновением наплыва с сохранением только орнамента на внутренней стороне стенки под венчиком (рис. 5). На кошкинской керамике форма и размеры наплывов также варьируются от небольших и неорнаментированных (ЮАО-XII, Ташково III) до крупных и богато орнаментированных (ЮАО-XIII) (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008а, с. 73-113), но динамика их развития пока не прослежена.
Параллели в каменных орудиях и жилищах самые общее. Для каменной индустрии – пластинчатость, ограниченное использование ретуши. Для орловских комплексов характерно большее использование трапеций, а также других геометрических микролитов. Традициях жилищного строительства – подпрямоугольной формы полуземлянки с приподнятыми очагами, канавками и ямками по дну – могут быть сопоставлены с орловскими, но без каких-либо характерных этнокультурных признаков, типа окраски охрой полов жилищ на Варфоломеевке.
Таким образом, сопоставляя этнокультурные признаки кошкинской культуры, выделенные В.Т. Ковалевой и С.Ю. Зыряновой (2008а, с. 89, 94), следует отметить совпадение с орловскими по 4 признакам из шести, но частично. Это наличие сосудов с плоским дном; частичная орнаментация внешней поверхности; наличие сосудов без орнамента или с одним пояском под венчиком из прямых или волнистых линий. Наибольшее совпадение обнаруживается в оформлении и орнаментации венчиков с внутренним наплывом. Два признака кошкинской керамики совершенно неизвестны в орловской: сочетание горизонтальной и вертикальной зональности; орнаментация внутренней поверхности, опускающаяся до дна.
Гораздо меньше признаков сходства обнаруживается с козловской культурой. В керамике козловской культуры техника нанесения орнамента, как и в орловской, включает прочерк и накол, но, если в козловской на раннем этапе гребенчатый штамп встречается редко, то на позднем достигает 10% (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008б, с. 38-39). В орловской культуре этого нет, за исключением одного сосуда, украшенного редкими оттисками короткого четырехзубого штампа, которым подчеркивалось ребро сосуда (Юдин А.И., 2004, с. 43, рис. 23, 1). Но этот сосуд найден в слое 2 А, хронологически более сопоставимым со временем боборыкинской культуры. В других редких случаях двух-четырехзубумыми штампами украшался срез венчика или внутренний наплыв. Вертикально вытянутые закрытые сосуды с приостренным или округлым дном (рис. 8, 5-7) совершенно неизвестны в орловской керамике с плоскими и плоско-выпуклыми днищами (рис. 7, 4-8). Только на двух орловских сосудах есть фигурный венчик, отдаленно напоминающий «ушко» (рис. 7, 1, 2), характерное для козловской керамики (рис. 8, 1-4). Фрагмент одного сосуда происходит из нижнего (3) слоя, второго – из слоя 2 А. В керамике есть, несомненно, только один общий, но выразительный признак – низко опущенные и орнаментированные наплывы на внутренней стороне венчика, особенно хорошо представленными в керамике евстюнихского типа (Герасименко А.А., 2008). Впрочем, по сравнению с орловскими, по профилировке все они достаточно стандартны.
В каменных изделиях общие признаки, как и в кошкинской культуре, находят параллели, характерные для широкого круга культур южного, степного круга – пластинчатость и наличие редких микролитов. Это же относится и к двум «утюжкам» с поселения Шайдурихинское V (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008б, с. 37, рис. 6, 1, 2) (рис. 8, 8, 9), имеющим чрезвычайно широкое территориальное распространение. Можно только констатировать наличие общей категории находок, причем в орловской культуре «утюжки» имеют совершенно другие пропорции (рис. 7, 9, 10).
Сразу же выявляется интересный момент. Одним из характерных признаков кошкинской и козловской неолитической керамики является внутренний наплыв на венчиках керамики. Совпадения его по форме и орнаментации поразительны, что послужило одним из оснований для сравнения с орловской керамикой сразу после исследования топонимной стоянки (Мамонтов В.И., 1974, с. 258). Однако, внутренний характерный наплыв в нижнем слое Варфоломеевки отсутствует, и появляется только в слое 2 Б, то есть, возможно, несколько позже, чем на кошкинских и козловских стоянках.
По серии радиоуглеродных дат в настоящее время определено что в Среднем Зауралье керамика появляется около 6200-6100 cal BC лет до н.э. в калиброванном значении, а возможно и ранее (Жилин М.Г., Савченко С.Н., Зарецкая Н.Е., 2015, с. 195).
В целом это совпадает с хронологией керамики нижнего слоя Варфоломеевской керамики; слой 2 Б, где появляется керамика с наплывами, датируется несколько позднее за счет верхней границы, а по ряду дат совпадает с нижним (Юдин А.И., 2014, с. 216). Но всё же следует учитывать некоторое возможное запаздывание поволжской керамики c наплывами относительно зауральской.
Причем самыми ранними на Варфоломеевке являются наплывы, характерные именно для кошкинской керамики. Это подтреугольные в разрезе наплывы и, чаще всего они не орнаментированы (рис. 5, 1; 9, слой 2Б). О приоритете Зауральского населения в использовании этого технологического приема, вероятно, говорит и тот факт, что на Варфоломеевке внутренний наплыв становится более разнообразен в вышележащих слоях 2 А и 1, а при появлении – простой подтреугольный, как на кошкинской. Вероятнее всего предполагать, что традиция оформления венчика внутренним наплывом была заимствована зауральским и поволжским населения из одного центра.
Тот же признак – широкий наплыв на внутренней стороне – характерен и для козловской керамики. Этот наплыв здесь более стандартизирован (рис. 8, 2, 4-7). На имеющихся материалах, похоже, невозможно проследить его эволюцию, как это видно на орловской керамике: от простейших форм до массивных внутренних воротничков со сложным геометрическим орнаментом и затем изживание этого признака, когда на внутренней стороне остаётся только орнамент (рис. 9).
В кошкинской керамике наплыв разнообразен, но такой массивный, как в орловской и козловской среди опубликованных материалов имеется только в одном случае на стоянке ЮАО-XIII-А (рис. 6, 5). То есть, и генезис признака, и массивный внутренний наплыв встречены в одной (орловской) культуре только в Поволжье.
Такое пристальное внимание к одной из деталей оформления объясняется очень просто – наплывов столь характерной формы в других культурах накольчато-прочерченной керамики нет. Поиски истоков этого характерного признака на керамике сопредельных регионов пока не дали положительных результатов. На промежуточной территории, разделяющей Степное Поволжье и Среднее Зауралье, располагаются памятники средневолжской (волго-уральской) культуры. На средневолжской керамике, несмотря на ее формирование под значительным южным влиянием, что определяется не только по технике нанесения орнамента и его композициям, но и по заимствованию технологии изготовления, начиная с первой четверти VI тыс. до н.э. (Васильева И.Н., Выборнов А.А., 2016, с. 113-114), данный приём оформления венчиков не известен.
Гребенчатая керамика с наплывами на внутренней стороне венчика встречена на стоянках камской культуры – Сауз I, Сауз II, Кюнь, Кюнь III, Старо-Буртюково. Здесь комплексы включают керамику с наплывом на внутренней стороне и без него. Количество сосудов с наплывами различно, но в большинстве случаев преобладают сосуды без наплыва, да и толщина венчика превышает толщину стенок лишь на 0,1-0,2 см (Выборнов А.А., 1992, с. 18, рис. 2, 1, 4; 5, 1-4; 6, 1-3; Он же, 2008, рис. 192, 1; 194, 1) (рис. 10, 1-11). К тому же эта керамика хронологически более поздняя, чем накольчатая.
Очень хорошо наплывы выражены на керамике из 1 слоя Джангара, т.е. самой поздней на стоянке (Кольцов П.М., 1988, с. 62-64) (рис. 11, 1-4) и керамике Ту-Бузгу-Худуг 2 (Кольцов П.М., 2005, с. 173-175, рис. 50, 1, 3) (рис. 11, 5, 6) в Северо-Западном Прикаспии, что и понятно, учитывая общность происхождения орловской и джангарской культур.
Но, в то же время, еще на одной нижневолжской культуре – каиршакской – наплыв известен только в одном случае, на стоянке Тау-Тюбе позднего тентексорского этапа культуры (Выборнов А.А., 2008, с. 266, рис. 18, 3) (рис. 11, 7).
Если рассматривать территорию еще южнее относительно степного Поволжья, то нельзя не упомянуть находки в широко известной пещере Джебел (Окладников А.П., 1956). В.Н.Даниленко первым отметил наличие утолщенных венчиков в Джебеле, но особенно не акцентировал эту особенность: «…более архаичной формой глиняной посуды являются имеющиеся в V и IVслоях Джебела приземистые бокастые чаши (по функции несомненно горшки) с закругленным или слегка уплощенным дном (…). Характерной особенностью некоторых из них является заметный отгиб венчика (…). От них отличаются сосуды с небольшим утончением или утолщением венчиков (Даниленко В.Н., 1969, с. 183). Но здесь стоит заметить, что эти утолщения без орнамента (рис. 11, 8, 9) и на других памятниках Восточного Прикаспия и Приаралья не известны.
Коллекции керамики с этой территории немногочисленны, а то вовсе отсутствуют, как на неолитических стоянках плато Устюрт (Астафьев А.Е., 2014, с. 180-181). В материалах тюлузской культуры имеются опубликованные фрагменты одного сосуда со стоянки Уштаган 1 в неким намеком на внутренний наплыв (рис. 11, 11), какие имеются в слое 2 Б Варфоломеевской стоянки (рис. 1, 7), но это, разумеется совершенно недостаточно рассматривать в качестве искомого прототипа. Опять же, хронология тюлузской культуры пока разработана по большей части на аналогиях сопредельных территорий, и в данном случае возможна обратная ситуация – культурный импульс с севера, подтверждением чего могут служить наблюдения Астафьева о культурных контактах оюклинского населения этого региона с каиршаксим и сменившим его энеолитическим населением с гребенчатой традицией орнаментации керамики (Астафьев А.Е., 2014, с. 180).
Учитывая отмеченные общие черты в керамике козловской и кельтеминарской культур (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008б, с. 39), логично искать истоки внутреннего наплыва среди кельтеминарских материалов. Однако и там этот прием не характерен и встречен всего один раз на стоянке Джингельды 11 в Акчадарьинской дельте Амударьи. Это вертикально вытянутый сосуд со слегка отогнутым венчиком. Воротничковое утолщение по венчику изнутри украшено орнаментом (Виноградов А.В., 1981, с. 88, рис. 36, 1) (рис. 11, 10).
Таким образом, можно констатировать, что для территории Нижнего Поволжья установить истоки этого культурного маркера на имеющихся материалах пока не представляется возможным, так как внутренний наплыв с орнаментом появляется на поздних этапах всех нижневолжских культур. В то же время он известен в Зауралье в среде культур раннего неолита, но там пока не прослеживается его генезис.
В Нижнем Подонье и Приазовье керамика с наплывами, подобными нижневолжским и зауральским также пока неизвестна. Для этого региона процесс неолитизации связывают с миграцией населения с территории Северного Загроса ещё в период докерамического неолита (8500-7000 лет до н.э.), а в распространении форм керамической посуды предполагается участие, в том числе, и населения Северного Прикаспия (Горелик А.Ф., Цыбрий А.В., Цыбрий В.В., 2014, с. 274-278). Но даже если допустить возможность обратного культурного воздействия из Приазовья в сторону Прикаспия, то самая ранняя керамика в Ракушечном Яру, считающимся одним из керамических центров в Восточной Европе (Мазуркевич А.Н., Долбунова Е.В., Кулькова М.А., 2013, с. 29), такого признака не имеет.
Нет орнаментированного наплыва на внутренней стороне венчика и в другой древнейшей неолитической культуре Юго-Восточной Европы – елшанской. В отличие от плоскодонной ракушечноярской керамики, древнейшая елшанская остродонная (по большей части) своим происхождением связывается с Приаральем (Васильев И.Б., Выборнов А.А., 1988, с. 38-41; Выборнов А.А., Васильева И.Н., 2016, с. 110). В связи с малочисленностью обработанной керамики, И.Н.Васильева, проводившая технико-технологический анализ елшанской керамики, пишет, что накопленные немногочисленные сведения пока не позволяют сделать однозначные выводы о близости лревнейшего гончарства Приаралья и гончарных традиций Волго-Уралья, но «юго-восточный вектор поисков, указанный первыми исследователями елшанской культуры, представляется наиболее перспективным» (Васильева И.Н., 2011а, с. 80). Но и в Приаралье, как уже сказано выше, керамика с наплывом и двусторонней орнаментацией пока известна в одном экземпляре (рис. 11, 10).
Если обратиться к более юго-западным материалам относительно Степного Поволжья и Подонья, то поиск истоков традиции орнаментированного внутреннего наплыва на венчике и здесь не дает ощутимых результатов. Да, здесь в нескольких культурах встречается небольшой наплыв на внутренней стороне венчика, но он выражен слабо или сочетается с воротничком, что для Поволжья является достаточно поздним признаком. Чаще встречается косо срезанный внутрь венчик с простейшим орнаментом, аналогично той технологии, которая характерна для слоя 2Б Варфоломеевской стоянки (рис. 3, 6). Это памятники культур мариупольской области: Раздорское I (слой 2) нижнедонской культуры (Кияшко В.Я., 1994, с. 90, рис. 4, 7) и Семеновка, Чапаевка, Вовчок азово-днепровской (Котова Н.С., 2002, с. 128, рис. 4, 3; с. 187, рис. 63, 1; с. 190, рис. 66, 7). И хотя часть материалов этих памятников по последним радиоуглеродным датам в хронологическом отношении достаточно близки к Варфоломеевке 2 Б, кошкинской и козловской культурам, такого ярко выраженного наплыва здесь нет, а орнамент выполнен гребенкой, а не наколом (рис. 11, 12-16).
Происхождение этой гребенчатой керамики связывается с культурой кардиум восточного Средиземноморья и на её основе сделана попытка разрешить проблему происхождения гребенчатой керамики в степной зоне Восточной Европы (Котова Н.С., 2015, с. 63-66, 72; рис. 20, 1, 2, 5, 7), но это вряд ли применимо к древнейшей гребенчатой керамике Зауралья, поскольку по имеющимся на данный момент датам зауральской керамики (козловская, по разным сведениям от 10 до 15% сосудов орнаментировано сочетанием накола и зубчатого штампа) они предшествуют азово-днепровской (Выборнов А.А., Мосин В.С., Епимахов А.В., 2014, с. 43, 45; Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008б, с. 38-39). Кроме того, отмечается, что ряд черт керамических комплексов раннего неолита Зауралья позволяет предполагать их заимствование у населения Волго-Уралья (Выборнов А.А., Мосин В.С., Епимахов А.В., 2014, с. 45), где гребенчатого орнамента в это время еще не было.
Таким образом, есть только два региона – Нижнее Поволжье и Зауралье, где в керамических комплексах встречены серии сосудов с орнаментированным наплывом по внутренней стороне венчика. Этот признак выделяет эти два региона среди керамических традиций неолитического населения сопредельных территорий. Однако, несмотря на то, что мы видим процесс сложения и развития традиции орнаментированного внутреннего наплыва венчика в Поволжье, а самые ранние венчики с массивным наплывом в Зауралье, соотнести это явление в плане каких-то культурных импульсов или взаимодействий пока сложно. Всё же культурные контакты в любых видах подразумевают обмен или восприятие комплекса признаков, что достаточно трудно увидеть между населением Поволжья и Зауралья по имеющимся в нашем распоряжении остаткам материальной культуры. Как уже говорилось выше, сходство в таких культуроопределяющих признаках как характер жилищ, технология обработки камня и набору категорий каменных орудий носит самый общий порядок. В керамике, кроме рассматриваемых внутренних наплывов, это единичные подобия «ушек» в орловской керамике (рис. 7, 1, 2) и 10% плоскодонной керамики в комплексах кошкинской (рис. 2, 7-9). Редкие, но характерные, находки «утюжков» также следует отнести к какому-то общему импульсу из одного центра, но никак к культурным контактам населения Поволжья и Зауралья. Подобные находки имеют чрезвычайно широкое территориальное распространение на протяжении всей неолитической эпохи.
Хронология раннего неолита Зауралья и Поволжья, несомненно, будет подвергаться постоянной корректировке (в частности, это значительное удревнение кошкинской керамики до середины VII тыс. до н.э. (Мосин В.С., 2016, с. 78), но в настоящее время нижний и слой 2 Б Варфоломеевки представляется синхронным времени развития кошкинской и козловской керамических традиций. В таком случае мы сталкиваемся с одним противоречием: с одной стороны, кошкинская и козловская керамика с наплывами предшествуют орловской, где наплыв появляется в слое 2Б Варфоломеевки и нижнем слое Алгая. Калиброванные даты слоя 2 Б тяготеют ко второй четверти VI тыс. до н.э. и не являются самыми ранними в орловской культуре. С другой стороны, мы имеем два факта: прослеженную эволюцию наплыва от возникновения до затухания в Варфоломеевке и установленный факт заимствования технологии изготовления керамики кошкинской и козловской традиций в Зауралье от населения Поволжья (Васильева И.Н., 2011б, с. 103-124). Также допускается участие в процессе неолитизации Зауралья населения Арало-Каспия (Выборнов А.А., Мосин В.С., Епимахов А.В., 2014, с. 46), но как было показано выше, мы пока не располагаем достаточным количеством интересующей нас керамики из этого региона.
Вопрос о происхождении внутреннего наплыва на керамике на данном уровне источников остается открытым, но он свидетельствует о культурном развитии населения Поволжья (Волго-Уралья) и Зауралья в рамках общих тенденций неолитизации регионов. Ещё более ярко эти тенденции проявляются в позднем неолите.
Поздний неолит представлен частью материалов слоя 2 А и верхним слоем Варфоломеевки в степном Поволжье и боборыкинской культурой в Среднем Зауралье. Жилища обеих культур обнаруживают сходство самого общего порядка: это полуземлянки с очагами, ямами и канавками. На этом сходство заканчивается, например, для боборыкинских жилищ предполагается по наличию двух параллельных рядов столбовых ямок, что наземная часть сооружалась из бревен, укладываемых между двумя рядами вертикальных столбов (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008, с. 219, 222). Для орловской же культуры установлено, что наземная часть имела в основе также ряд вертикальных столбов, между которыми были вкопаны жерди, затем сооружались стены из горизонтально переплетенных между ними веток и камыша и обмазанных с двух сторон толстым слоем глины. Кроме того, зафиксированы столбовые ямки вокруг очагов, что указывает на вероятность существования световых «фонарей» в крышах жилищ, и другие особенности (Юдин А.И., 2004, с. 18-22). Различия эти, несомненно, объясняются различными природно-климатическими условиями существования населения Зауралья и Поволжья.
Набор каменных орудий в обеих культурах включает категории, связанные с охотой и обработкой ее продуктов, а остальные орудия соответствуют уровню развития обычных домашних производств неолитического населения. Из коллекций каменных изделий для рассматриваемого вопроса наибольший интерес представляют геометрические микролиты. К сожалению, на боборыкинских памятниках их количество незначительно относительно орловских. Это низкие асимметричные трапеции, симметричные трапеции и, возможно, сегмент (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 248). Их наличие позволяет только говорить о каких-то контактах с южным, степным населением или рассматривать их в качестве культурной реминисценции (рис. 12, 45-52). В то время как на орловских памятниках геометрические микролиты (сегменты, трапеции, трапеции со струганной спинкой) являются одной из ведущих категорий каменных орудий, уступая по численности только скребкам и пластинам с ретушью (рис. 12, 1-44).
Главное различие комплексов каменных изделий заключается в наличии каменных, в том числе и шлифованных, наконечников стрел в Зауралье и их полное отсутствие в орловской культуре, где их функции выполняли высокие трапеции.
Поскольку керамические комплексы выступают основными культурными маркерами, то в боборыкинской и орловской культурой они отличаются ярким своеобразием, но есть и общие признаки. Если говорить о формах сосудов, то по морфологическим признакам Варфоломеевским сосудам соответствуют боборыкинские II и IV групп по классификации В.Т.Ковалевой и С.Ю.Зыряновой (2010, с. 221-231). Орнаментальные мотивы орловской культуры наиболее близки к мотивам боборыкинской керамике лесостепного Зауралья. В обоих случаях керамика отличается от других сопредельных культур чрезвычайно разнообразным геометрическим орнаментом. Если не брать в расчет простейшие мотивы, имеющие широкое культурное распространение (прямые линии, зигзаги, отдельные наколы и т.п.), то среди наиболее сложных мотивов обнаруживаются тождества. Это, например, мотивы №№ 49, 51, 69, 85, 90, 114, 122, 153, 159 боборыкинской культуры лесостепного Зауралья (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 292-293, табл. 15). При этом в обеих культурах наличествуют только им присущие мотивы и композиции (табл. 1).
Тождественные мотивы также зачастую хорошо соотносятся и с формами сосудов Варфоломеевской стоянки. Это керамика поселений Дюна, ЮАО-V, ЮАО-IX, ЮАО-XV и др. (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 39, рис. 10, 2-5; с. 51, рис. 19; с. 52, рис. 20; с. 61, рис. 27; с. 93, рис. 52) (ср.: рис. 13 и 14 ).
Анализ общего и разного в орловской и боборыкинской керамике ввиду большого объема материалов требует отдельного рассмотрения, поэтому остановимся на тех элементах сходства, которые могут свидетельствовать о явно неместных истоках форм и орнаментации сосудов.
Согласно разработкам В.Т.Ковалевой и С.Ю.Зыряновой в керамике боборыкинской культуры есть ряд черт, свидетельствующих об их происхождении с Ближнего Востока и Кавказского Причерноморья – передовых центров производящей экономики (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2007; Они же, 2010, с. 22; 296; Ковалева В.Т., 2011, с. 38). В первую очередь рассматриваются антропоморфные формы керамики, в частности проводятся параллели между сосудом из поселения Шайдурихинское V (рис. 15, 1) и глиняного флакона в форме женщины с поселения Ярым-Тепе позднего этапа халафской культуры Северо-Западного Ирака (рис. 15, 2). Подобные сосуды рассматриваются как символы плодородия и наличие аналогий в Зауралье должно указывать на их истоки. Керамика орловской культуры не дает таких аналогий. Возможно, такими символами служили стилизованные женские статуэтки из путовых костей лошади (рис. 15, 3-5). Гораздо более параллелей можно провести в орнаментике керамики.
Принято считать, что геометрический орнамент эпохи неолита характерен лишь для Передней Азии, Кавказа и Балкано-Дунайского региона Европы и его ареал совпадает с ареалом комплекса древней культовой символики раннеземледельческих культур (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2007). В таком случае к ареалу раннеземледельческих культур следовало бы относить как Нижнее Поволжье, так и Среднее Зауралье, поскольку керамика орловской и боборыкинской культур отличается ярко выраженным геометризмом в орнаментике. Однако, совершенно ясно, что в данном случае это не так, и объяснения можно увидеть только в культурных импульсах из регионов распространения раннего земледелия, характер которых в настоящее время неясен (миграция, диффузия и т.д.?). Во всяком случае, символизм совершенно определенного направления хорошо заметен в керамике. Например, графема на фрагменте керамики из Кошкаровско-Юрьинской стоянки (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 257, рис. 150), интерпретируемая как легенда о возникновении Вселенной из яйца, расколотого змееподобным зародышем (рис. 16, 1), перекликается с изображениями «змей», заключенных в прямоугольники на одном из фрагментов орловской керамики (рис. 16, 2) (Юдин А.И., 2004, с. 53, рис. 33, 5).
Предполагается, что ямочные мотивы на керамике боборыкинской культуры также служили для обозначения семян и зерна (Ковалева В.Т., 2011, с. 33, рис. 4, 4, 5). Керамика, орнаментированная крупными и редко поставленными наколами овальной, полукруглой и каплевидной форм, встречена в слоях 2 А и верхнем (1) Варфоломеевской стоянки (рис. 17, 2-6). К этой же серии следует отнести многочисленные сосуды, украшенные треугольниками и ромбами, внутри которых поставлены отдельные наколы (рис. 17, 1). Подобная керамика хорошо сопоставляется с аналогичной боборыкинской (рис. 17, 7-10). Обозначением зерна считаются и различные варианты ямочно-жемчужного орнамента. В материалах Варфоломеевской стоянки это толстостенные фрагменты венчиков с выпуклыми «жемчужинами», выдавленными изнутри или налепными шишечками снаружи по верхнему краю венчика в один или два ряда и происходящими из двух верхних слоев (рис. 18, 1-5). В коллекции Варфоломеевки также имеется небольшая чаша, украшенная геометрическим орнаментов и налепным валиком, по которому проходит ряд отдельно поставленных крупных наколов (рис. 18, 6), что вполне сопоставимо с керамикой сатыгинского типа боборыкинской культуры (Ковалева В.Т., 2011, с. 35) (рис. 18, 7-10).
В отличие от боборыкинской культуры, определяемой как культура-мигрант (Ковалева В.Т. 2011, с. 38), орловскую вряд ли можно назвать таковой, ведь другие культуры здесь в неолитическое время пока неизвестны. Но сложение на местной подоснове (совпадение каменных индустрий неолита и местных мезолитических культурных групп и культур) (Юдин А.И., 2004, с. 140-144), при сильном культурном импульсе с юга, несомненно. В плане культурных контактов с южными и юго-западными далекими соседями население орловской культуры имело связи, вероятно на всем протяжении неолита.
О культурных контактах достаточно ранних в рамках неолитического времени, нижневолжского населения с другими племенами степной зоны Восточной Европы можно говорить на основании сравнения таких редких, но характерных категорий находок, как предметы искусства (Юдин А.И., 2013).
Имеются в виду предметы искусства из кости и орнаменты на керамике. Цепочка аналогий протягивается на юго-запад, в среду земледельческих культур Балкан, Подунавья и Переднего Востока через ракушечноярскую культуру на Нижнем Дону, сурскую культуру на Днепре до буго-днестровской культуры. Зигзаг, штриховка, меандровидный элемент в материалах последней – все это находит аналогии на орловской керамике и варфоломеевских гравировках на кости. Еще В.Н.Даниленко видел истоки подобного орнамента буго-днестровской культуры среди керамики Анатолии, Эгеиды и балкано-дунайского региона типа Дудешть (Даниленко В.Н., 1974, с. 18). Причем существенно то, что все эти культурные импульсы не были одноразовым явлением, а происходили постоянно, на всем протяжении неолитической эпохи. Аналогии материалам Варфоломеевской стоянки, находки на которой пока наиболее представительны среди остальных орловских памятников, обнаруживаются вплоть до ранней трипольской культуры, например, совпадения в орнаментальных мотивах на керамике даже несмотря на разную технику их нанесения.
Культурные контакты, начиная с неолитического времени, разумеется, осуществляемые опосредованно, через культуры степной полосы Восточной Европы, орнаментальные аналогии с которыми перечислены выше, привели к установлению каких-то связей Балкано-Дунайского и Переднеазиатского регионов с Поволжьем, что способствовало очень раннему проникновению металла в местную культурную среду хвалынского и позднего орловского населения. Уникальная медная пластина из поздненеолитического слоя 2А Варфоломеевки (Юдин А.И., 2004, с. 81, рис. 55, 4), скорее всего, являлась деталью украшения. Морфологически близкие амулеты из камня, глины и меди были широко распространены в памятниках Триполья; встречаются на территории Малой Азии, где они изготовлены из камня, кости и раковины (Kozlowski S.K, Aurenche О., 2005, р. 193).
В плане культурных контактов также интересны наблюдения В.А.Манько о том, что одна из наиболее характерных категорий каменных изделий Варфоломеевской стоянки – трапеции со струганной спинкой – не имеет прообразов в нижних слоях. По его мнению, технология изготовления подобных трапеций привнесена извне и связана с функционированием устойчивых культурных связей с носителями других каменных индустрий, в частности населением Саби Абьяда на юге Сирии (Манько В.А., 2014, с. 142).
И еще одна категория каменных изделий – «утюжки» – своим происхождением практически всегда соотносится с Ближневосточным ареалом. Например, по мнению многих авторов, сходные типы утюжков, найденные в Северном Ираке и на юге Днепро-Донского междуречья, свидетельствуют о контактах между этими районами в древности (Горелик А.Ф., Цыбрий А.В., Цыбрий В.В., 2014, с. 264).
«Утюжки» боборыкинской культуры рассматриваются как один из особенных элементов культуры и один из важнейших маркеров культурного влияния населения Ближнего Востока; предполагается, что они являются символом космогонического мифа и культа земли и плодородия (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2007, с. 10, 12).
Вопрос происхождения плоскодонной керамики от земледельческого населения Ближнего Востока и Малой Азии не оспаривается всеми исследователями и в последние годы получает все новые подтвержения (Долбунова Е.В., Кулькова М.А., Мазуркевич А.Н., 2011; Мазуркевич А.Н., Долбунова Е.В., Кулькова М.А., 2013, с. 90-91; Котова Н.С., 2015, с. 58-59).
Что касается керамики орловской культуры, то сложно найти какие-либо конкретные параллели или прямые аналогии. Это связано как с хронологическими рамками орловской культуры (пока представляется, что самые ранние орловские памятники просто пока еще не найдены ввиду их малочисленности как это наблюдается в джангарской культуре), так и с тем, что в любом случае перемещение культурных навыков или традиций в пространстве и времени неизбежно вызовет их определенную трансформацию. Встречаемые в литературе ссылки на наличие некоторых аналогий для сосудов Нижнего Поволжья в анатолийских комплексах все же не совсем корректны. Да, там есть совпадения в некоторых простейших формах сосудов (рис. 21, 1-8) и среди нескольких (из многих десятков) орнаментальных мотивов (рис. 22, 1-13), но вся проблема в том, что в одном случае (анатолийском) представлены сосуды из камня, а в другом – керамические.
Приводимые исследователями данные, которые могут свидетельствовать о контактах с Малой Азией, вплоть до инфильтрации населения на территорию Нижнего Дона (Мазуркевич А.Н., Долбунова Е.В., Кулькова М.А., 2013, с. 90-91; Горелик А.Ф., Цыбрий А.В., Цыбрий В.В., 2014, с. 274-276; Котова Н.С., 2015, с. 59) позволяют говорить о ближневосточном импульсе и на территорию Нижнего Поволжья. Автору уже приходилось писать о целом комплексе культурных параллелей в ракушечноярской и орловской культурах (Юдин А.И., 1998, с. 28-29; он же, 2000, с. 41-57; он же 2004, с. 159-160), которые могли явиться следствием прямых контактов и заимствований, в том числе и ближневосточных инноваций через ракушечноярское население.
Таким образом, ближневосточное влияние на формирование и дальнейшее развитие орловской культуры не подлежит сомнению, вопрос только о конкретных путях получения инноваций и времени их получения. Как и в остальных культурах, все трудности возникают в связи с отсутствием маркеров на промежуточных территориях, хотя в последнее время предпринимаются теоретические попытки найти объяснение «внезапному» появлению инородных культурных элементов в недрах культур, расположенных на значительном удалении от древнейших центров цивилизации (Мазуркевич А.Н., Долбунова Е.В., Кулькова М.А., 2013, с. 99-101).
Неолитическое население Среднего Зауралья также вступало в культурные контакты с населением более южных и юго-западных регионов. Для козловской керамики приводятся примеры сходства с кельтеминарской (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008 б, с. 39), для керамики кошкинского типа находятся «параллели в керамике Восточного Прикаспия – культуре Бекбеке, а также посуде северных районов Прикаспия (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2008 а, с. 83). Для боборыкинской культуры определены связи с Ближним Востоком (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 296). Сама она характеризуется как культура-мигрант, не имеющая истоков в зауральской среде (Ковалева В.Т. 2011, с. 38). Генезис боборыкинской культуры также связывался с миграцией населения из районов Кавказского Причерноморья (поселения Нижне-Шиловское, Одиши, Кистрик и др.) на основании ряда характерных признаков керамики (наплывы по краю плоского дна, резной или прочерченный геометрическим орнамент, а также ямочный), находящей в свою очередь аналогии среди керамики раннеземледельческих поселений Ближнего Востока (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 22, 283).
Ранее генезис боборыкинской культуры пытались связать с миграцией населения из Северного Прикаспия, но гончарные традиции боборыкинского населения, в отличие от традиций кошкинского и козловского, оказались принципиально различны (Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю., 2010, с. 282). Это является еще одним аргументом, подтверждающим отсутствие постоянных культурных контактов между населением Степного Поволжья и Среднего Зауралья в неолитическое время.
Проведенный сравнительный анализ культурного развития населения Степного Поволжья и Среднего Зауралья в рамках орловской культуры с одной стороны и кошкинской, коловской и боборыкинской с другой, показал, что несмотря на ряд общих стадиальных культурных признаков, некоторых конкретных (внутренний наплыв на венчике, серии плоскодонных сосудов в раннем неолите Зауралья, орнаментальные мотивы в бобрыкинской культуре) признаков, все же преобладающими являются черты различия. Такого сходства по комплексу признаков, как например, наблюдается между орловской и ракушечноярской культурами, здесь нет.
Высказывавшееся ранее автором мнение о культурных контактах неолитического населения степного Поволжья и Зауралья придется пересмотреть на основании приведенных данных. Всё указывает на то, что правомернее говорить не о контактах и взаимодействиях (хотя и они не исключаются) населения Степного Поволжья и Среднего Зауралья, а о получении культурных импульсов из разных центров, в том числе и одного общего, что и сформировало много общих черт материальной культуры. Тогда находит свое логическое объяснение сочетание специфических культурных признаков в неолитических культурах Степного Поволжья и Среднего Зауралья с рядом общих черт, зачастую практически идентичных. Это, вероятно, обусловлено географическим фактором. Население Зауралья развивалось под влиянием культурных центров Средней Азии; население Поволжья – под воздействием земледельческих культур Балкано-Дунайского региона. При этом неолитические культуры Среднего Зауралья и Степного Поволжья получали культурные импульсы с территории Ближнего Востока, что явилось определяющим в формировании некоторых общих культурных признаков.
Литература
Астафьев А.Е. Неолит и энеолит полуострова Мангышлак. Материалы и исследования по археологии Казахстана. Астана, 2014. Т. VI.
Васильев И.Б., Выборнов А.А. Неолит Поволжья: степь и лесостепь. Учебное пособие к спецкурсу. Куйбышев: Изд-во КГПИ, 1988. 112 с.
Васильева И.Н. Ранненеолитическое гончарство Волго-Уралья (по материалам елшанской культуры) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2011а. № 2 (46). С. 70-81.
Васильева И.Н. Технология изготовления керамики Кошкаровского холма // Вопросы археологии Урала. Екатеринбург-Сургут: Изд-во «Магеллан», 2011б. Вып. 26.
Васильева И.Н., Выборнов А.А. Время появления и динамика распространения неолитических керамических традиций в Поволжье // Поволжская археология, 2016. № 3 (17).
Виноградов А.В. Древние охотники и рыболовы Среднеазиатского междуречья. М., 1981.
Выборнов А.А. Неолит Прикамья. Учебное пособие к спецкурсу. Самара: Изд-во СамГПИ, 1992. 148 с.
Выборнов А.А. Неолит Волго-Камья. Самара: Изд-во СГПУ. 2008. 490 с.
Выборнов А.А., Мосин В.С., Епимахов А.В. Хронология уральского неолита // Археология, этнография и антропология Евразии. 214. № 1 (57). С. 33-48.
Герасименко А.А. Характеристика керамики поселения Евстюниха I // Вопросы археологии Урала. Екатеринбург-Сургут: Изд-во «Магеллан». 2008. Вып. 25. С. 44-72.
Горелик А.Ф., Цыбрий А.В., Цыбрий В.В. О чем поведали череп тура, топор и женские статуэтки? // Stratum plus, 2014. № 2.
Даниленко В.Н. Энеолит Украины. Киев: Изд-во «Наукова Думка», 1974. 176 с.
Долбунова Е.В., Кулькова М.А., Мазуркевич А.Н. Результаты комплексного исследования глиняной посуды из слоев 23-14 поселения Ракушечный Яр (по материалам раскопок Т.Д.Белановской) // Неолит Среднего Поволжья в системе культур Евразии. Самара, 2011.
Жилин М.Г., Савченко С.Н., Зарецкая Н.Е. Раскопки ранненеолитических торфяниковых стоянок Варга 2 и Береговая II в Среднем Зауралье // Неолитические культуры Восточной Европы: хронология, палеоэкология, традиции. СПб., 2015
Кияшко В.Я. Между камнем и бронзой (Нижнее Подонье в V-III тысячелетиях до н.э.) // Донские древности. Азов, 1994. Вып. 3.
Ковалева В.Т. Неолит Среднего Зауралья. Свердловск: Изд-во «УрГУ». 1989. 80 с.
Ковалева В.Т. Проблема этнокультурной специфики населения боборыкинской культуры // Вопросы археологии Урала. Екатеринбург-Сургут: Изд-во «Магеллан», 2011. Вып. 26. С. 27-39.
Ковалева В. Т., Зырянова С. Ю. Ближневосточный след в неолитической культуре Среднего Зауралья // Известия Уральского государственного университета, 2007. № 49.
Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю. Историография и основные памятники кошкинской культуры Среднего Зауралья // Вопросы археологии Урала. Екатеринбург-Сургут: Изд-во «Магеллан», 2008а. Вып. 25. С. 73-113.
Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю. Продолжение дискуссии о зауральском неолите // Вопросы археологии Урала. Екатеринбург-Сургут: Изд-во «Магеллан», 2008б. Вып. 25. С. 30-43.
Ковалева В.Т., Зырянова С.Ю. Неолит Среднего Зауралья: Боборыкинская культура. Екатеринбург: Центр «Учебная книга», 2010. 308 с.
Кольцов П.М. Поселение Джангар в Сарпинской низменности // Эпоха меди юга Восточной Европы. Куйбышев: Изд-во «КГПИ», 1984.
Кольцов П.М. Мезолит и неолит Северо-Западного Прикаспия. М.: Изд-во ГЖО «Воскресенье», 2005. 352 с.
Кольцов П.М. Неолитическое поселение Джангар // Археологические культуры Северного Прикаспия. Куйбышев: Изд-во «КГПИ», 1988.
Котова Н.С. Неолитизация Украины. Луганск: Шлях, 2002. 268 с.
Котова Н.С. Древнейшая керамика Украины. Киев; Харьков: Майдан, 2015. 154 с.
Мазуркевич А.Н., Долбунова Е.В., Кулькова М.А. Керамические традиции в раннем неолите Восточной Европы // Российский археологический ежегодник, 2013. № 3. С. 27-109.
Мамонтов В.И. Поздненеолитическая стоянка Орловка // СА, 1974. № 4. С. 254-258.
Манько В.А. Начало распространения технологии изготовления геометрических микролитов «со струганными спинками» // Самарский научный вестник, 2014. № 3 (8). С. 136-143.
Мосин В.С. Хронология и периодизация неолита Зауралья: новые данные // Неолитические культуры Восточной Европы: хронология, палеоэкология, традиции. СПб: Изд-во СПбГУ», 2015. С. 190-191.
Мосин В.С. Хронология неолита Зауралья: новые даты, старые проблемы // Археологическое наследие Урала: от первых открытий к фундаментальному научному знанию (XX Уральское археологическое наследие): материалы Всероссийской (с международным участием) научной конференции. Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2016.
Окладников А.П. Пещера Джебел – памятник древней культуры прикаспийских племен Туркмении. Тр. ЮТАКЭ. Ашхабад: Изд-во АН Туркм.ССР, 1956. Т. VII.
Юдин А.И. Общие тенденции в развитии культур неолита степного Поволжья и Нижнего Дона // Проблемы археологии юго-восточной Европы (тез. докл. междунар. конф.). Ростов-на-Дону, 1998.
Юдин А.И. Зауральские аналогии в орловской культуре Нижнего Поволжья // XIV Уральское археологическое совещание. Тезисы докладов. Челябинск, 1999. С. 51-53.
Юдин А.И. Культурные контакты и связи населения Нижнего Поволжья в неолитическое время // Нижневолжский археологический вестник. Волгоград, 2000. Вып. 3. С. 41-57.
Юдин А.И. Варфоломеевская стоянка и неолит степного Поволжья. Саратов: Изд-во «СГУ», 2004. 200 с.
Юдин А.И. Нижнее Поволжье в эпохи неолита и энеолита: состояние проблемы // Археология Восточно-Европейской степи. Саратов: Изд-во «СГУ», 2013. Вып. 10. С. 218-229.
Юдин А.И. Орловская культура в свете новых данных по хронологии неолита степного Поволжья // Самарский научный вестник, 2014. № 3 (8). С. 215-220.
Юдин А.И. Взаимосвязь культурных процессов в среде неолитического населения Степного Поволжья и Среднего Зауралья // Археологическое наследие Урала: от первых открытий к фундаментальному научному знанию (XX Уральское археологическое наследие): материалы Всероссийской (с международным участием) научной конференции. Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2016.
Kozlowsri S.K., Aurenche O. Territories, Boundaries and Cultures in the Neolithic Near East // BAR Internacional Series 1362, 2005, 276 р.
Археологическое наследие Саратовского края. Вып. 14. 2016. К оглавлению.